— Рассматривал автомобили.
— Автомобили?
— Да. Я переходил от одной стоянки к другой и рассматривал автомобили, которые там стояли. Внутрь автомобилей я особенно не заглядывал, но при этом изучил все существующие модели и марки. Спустя некоторое время я уже отлично разбирался в них. Это доставляло мне удовольствие. Я мог узнать любой автомобиль с расстояния тридцать-сорок метров, с любой стороны. Я мог делать это на спор, мог заключать пари на самую крупную ставку, даже в тысячу крон и всегда выигрывал бы. Спереди, сзади или сбоку, это не имело значения.
— Ну, а если сверху, тогда как? — спросила Оса Турелль.
Колльберг уставился на нее широко раскрытыми глазами. Биргерсон насупился.
— Нет, тут я не набил себе руку. Наверное, это получилось бы хуже.
Он задумался. Колльберг, уже смирившись, пожал плечами.
— Можно получить очень много удовольствия от такого простого занятия, — продолжил Биргерсон. — И эмоций. Иногда попадаются очень редкие автомобили, такие, как «лагонда», «ЗИМ» или «ЕМВ». Это доставляет радость.
— И все это вы рассказывали ассистенту Стенстрёму?
— Да, кроме него, я никогда никому об этом не рассказывал.
— И что же он сказал?
— Что, по его мнению, это очень интересно.
— Понятно. И вы вызвали меня сюда, чтобы сказать мне об этом? В половине двенадцатого вечера? На Рождество?
Биргерсон, казалось, обиделся.
— Вы ведь сами сказали, чтобы я сообщил, если вспомню что-нибудь…
— Да, вы правы, — устало сказал Колльберг. — Спасибо вам.
Он встал.
— Но я ведь еще не рассказал о самом главном, — пробормотал Биргерсон. — О том, что очень заинтересовало ассистента Стенстрёма. Это меня поразило, потому что вы говорили о «моррисс».
Колльберг снова сел.
— Ну, я вас слушаю.
— У меня в том моем хобби были определенные проблемы, если можно так выразиться. Очень трудно было отличить некоторые модели, особенно в темноте и с большого расстояния. Например, «москвич» и «опель-кадет» или «ДКВ» и «ИФА». — После короткой паузы он добавил: — Очень трудно. Потому что различия были весьма незначительными.
— А какое это имеет отношение к Стенстрёму и к вашему «моррису»?
— К моему «моррису» никакого. Но ассистент Стенстрём сильно заинтересовался, когда я сказал, что труднее всего различить спереди «моррис-майнор» и «рено CV-4». А вот сбоку или сзади это можно сделать запросто. Однако спереди или чуточку сбоку это действительно задача нелегкая. Хотя со временем я этому тоже научился и редко ошибался. Впрочем, ошибки тоже случались.
— Секундочку, — сказал Колльберг. — Вы говорите, «моррис-майнор» и «рено CV-4»?
— Да. Я вспоминаю, что ассистент Стенстрём даже подпрыгнул на стуле, когда я сказал об этом. До этого он все время только кивал головой, и мне казалось, что он вообще не слушает меня. Но это, как я уже сказал, его страшно заинтересовало. Он даже пару раз переспрашивал меня.
— Так вы говорите, спереди?
— Да, именно об этом он меня пару раз переспрашивал. Спереди или чуточку наискосок очень трудно.
Когда они снова сидели в автомобиле, Оса Турелль спросила:
— Что это дает?
— Еще не знаю. Однако какое-то значение это имеет.
— Если говорить об убийце Оке?
— Этого я тоже не знаю. Во всяком случае теперь понятно, почему он написал в блокноте название этого автомобиля.
— Я тоже вспомнила кое-что, — сказала Оса. — То, что Оке говорил за пару недель до того, как его убили. Что как только у него будет два выходных, он поедет в Смоланд, чтобы выяснить кое-что. Кажется, он собирался в Экшё. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Абсолютно ни о чем.
Город почти вымер, единственными признаками жизни были две машины скорой помощи, полицейский автомобиль и несколько бесцельно слоняющихся гномов, которых объединила профессиональная усталость и которые не сумели противостоять слишком большому количеству гостеприимных домов и рюмочек. Через минуту Колльберг сказал:
— Я слышал от Гюн, что ты переезжаешь от нас после Нового года.
— Да. Я обменяла свою квартиру на квартиру поменьше на Кунгсхольмстранд. Продам все барахло, куплю новую мебель. Подыщу себе новую работу.
— Где?
— Еще не знаю. Но я подумываю о том… — Через несколько секунд она добавила: — А у вас в полиции есть вакансии?
— Наверное, — рассеянно ответил Колльберг, но тут же встряхнулся: — Ты что, серьезно подумываешь об этом?
Оса Турелль сосредоточилась на управлении автомобилем. Нахмурив брови, она вглядывалась в метель.
Когда они приехали на Паландергатан, Будиль уже спала, а Гюн, свернувшись в клубочек в кресле, читала книгу. На глазах у нее были слезы.
— Что с тобой? — спросил муж.
— Я столько сил потратила, чтобы приготовить праздничный ужин. Все уже никуда не годится.
— Ничего подобного. Только не с моим аппетитом! Поставь дохлого кота на стол, и я буду счастлив. Неси все, что есть.
— Звонил твой Мартин. Полчаса назад.
— Отлично, — беззаботным тоном сказал Колльберг. — Организуй рождественский стол, а я тем временем звякну ему.
Он снял пиджак н отправился звонить по телефону.
— Бек слушает.
— Кто это у тебя там так шумит? — подозрительно поинтересовался Колльберг.
— Смеющийся полицейский.
— Кто?
— Граммофонная пластинка.
— Да, действительно, теперь узнаю. Старый шлягер. Чарльз Пенроуз, да? По-моему, эта песенка написана еще до первой мировой войны.
Их диалог проходил на фоне взрывов хохота, и создавалось впечатление, будто они разговаривают втроем.
— Это неважно, — без тени радости сказал Мартин Бек. — Я звонил тебе, потому что Меландер позвонил мне.
— Ну и что же ему было нужно?
— Он сказал, что наконец-то вспомнил, где видел фамилию и имя: Нильс Эрик Ёранссон.
— Где?
— В деле Терезы Камарао.
Колльберг снял ботинки, немного подумал и сказал:
— В таком случае поздравь его от моего имени и передай ему, что на этот раз он ошибся. Я прочел все, что там было, все до самого последнего слова. И я не настолько туп, чтобы не заметить столь важной детали.
— Документы у тебя дома?
— Нет, они лежат в Вестберге. Но я в этом уверен так же, как и в том, что дважды два — четыре.
— Хорошо. Я верю тебе. Что ты делал в Лонгхольменской тюрьме?
— У меня имеется кое-какая информация. Она слишком путаная, чтобы ее можно было сразу оценить, однако если эта информация подтвердится…
— То что?
— А то, что ты сможешь все дело Терезы повесить на гвоздик в туалете и оставить его там навсегда. Желаю тебе весело провести праздники. — Колльберг положил трубку.
— Ты снова уходишь? — с подозрением спросила жена.
— Да, но теперь только в среду. Где у нас водка?
XXIX
Меландер был не из тех людей, которые легко расстраиваются, однако утром двадцать седьмого декабря он был до такой степени разочарован и смущен, что Гюнвальд Ларссон посчитал необходимым поинтересоваться:
— Что с тобой? Не нашел миндаля в рождественской каше?
— С кашей и поисками миндаля мы покончили сразу же после свадьбы. Это было ровно двадцать два года назад. Дело совсем в другом. Я никогда не ошибался.
— Ну что ж, когда-нибудь нужно начинать, — утешил Меландера Рённ.
— Да, конечно. Но мне это непонятно.
В дверь постучал Мартин Бек, и прежде чем они ответили, он уже был в кабинете, высокий, жердеобразный, серьезный и кашляющий.
— Что тебе непонятно?
— Ну, это, с Ёранссоном. Как я мог ошибиться.
— Я только что вернулся из Вестберги, — сказал Мартин Бек. — Я узнал там нечто такое, что может улучшить твое настроение.
— Что именно?
— В деле Терезы не хватает одной страницы. Если быть точным, страницы 1244.
В три часа дня Колльберг остановился возле автомастерской в Сёдертелье. С утра он уже успел сделать многое. И среди прочего убедился в том, что свидетели, которые шестнадцать с половиной лет назад заметили автомобиль, стоящий возле стадиона «Штадсхаген», смотрели на него спереди или чуть-чуть наискосок. Кроме того, он дал определенное задание техникам, и теперь у него в кармане лежала затемненная и слегка подретушированная рекламная фотография автомобиля «моррис-майнор» модели пятидесятых годов. Два свидетеля из трех уже умерли, полицейский и механик. Однако настоящий знаток автомобилей, мастер из автомастерской был жив и вполне здоров. Он работал здесь, в Сёдертелье. Теперь он уже не был мастером, а занимался кое-чем получше, сидел в офисе со стеклянными стенами и разговаривал но телефону. Когда разговор закончился, Колльберг вошел без стука. Он не предъявил удостоверение и даже не представился. Только положил перед бывшим свидетелем фотографию и спросил: