Настроение у него вконец испортилось, к горлу подступила тошнота. Акела затушил сигарету об пол, сунул окурок в карман штанов и закрыл глаза. Когда у тебя температура, лучше ни о чём таком неприятном не думать. Коли уж назвался Акелой, то надо, как и подобает Акеле, петь «Ночную песню джунглей». «Время гордости и силы, время когтей и клыков. Э-гей! Где ваш клич?! Войте, волки! Войте!»
— Немножко осталось. Потерпите. Устали небось? Скоро приедем в Ёкотэ — там и покормят. Настоящего белого риса до отвала наедитесь. А там уж и до Куросавы недалеко. В Куросаве нас встретят. Ждут уже, — послышался за спиной у Акелы противный голос тощей мартышки.
Недалеко от двери в тамбур пристроилась компания — несколько подростков ублюдочного вида. Этот тип обращался к ним: видно хотел показать, какой он умный. Акела и не представлял, что токийский выговор может так мерзко звучать. Откуда-то сбоку донеслись тонкие женские голос — будто извивающиеся червяки из Холодной спальни:
— Да что же это такое с Японией творится! Вон, ещё говорят, тысяч двести или триста солдат всё никак из тех проклятых мест не вернутся! А кто и возвращается, так что они у себя в Японии найдут? Ни дома, ни семьи… Кому они здесь нужны-то? Одни неприятности от них. Только и остаётся им куда подальше податься да вкалывать там. А всем риса подавай да овощей…
— Переживают все, волнуются, а чего уж так волноваться? Работа как работа, а вечером у всех свободное время. Ну да, и кинотеатр там есть. Конечно, не Токио, но город хороший, не скучный. Уж голодать точно не придётся. Чем в Токио бродяжничать да с голоду подыхать, уж лучше там работать. Повезло вам!
— Послушай, Акела! — плаксиво тянул Маугли, дёргая Акелу за рукав. — Я, знаешь… Я больше не могу! Не могу больше терпеть! Я выйду на следующей станции. Тошнит меня!
С этими словами Маугли, подхватив свой узел и газеты, выбрался в проход. Огорошенный, Акела поспешил следом. Что бы там ни было, но если Маугли собрался выходить, придётся выйти с ним вместе. В общем-то, они не обязаны с этими билетами ехать до конечной остановки, не выходя из поезда, да и расставаться им никак нельзя.
Пока они шли к тамбуру, поезд остановился. Станция была маленькая, долго здесь стоять поезд не мог. Увлекая за собой Маугли, Акела бросился к двери, расталкивая пассажиров в проходе. Не успели они выскочить в тамбур и распахнуть вагонную дверь, как поезд медленно тронулся с места, не дожидаясь звонка к отправлению и без обычного паровозного гудка. Держась за руки, Акела и Маугли выпрыгнули на платформу.
Поезд, неожиданно быстро набирая скорость, скоро растаял вдали. Акела и Маугли жались на платформе под дождём. Сердца у них всё ещё бешено колотились. Дрожа, они смотрели на блестящие мокрые рельсы, а с губ у них срывался белый пар.
— Холодно, — проронил Маугли.
— Прямо как зимой… — согласился Акела.
Несколько пассажиров, которые вместе с ними сошли на этой станции, уже исчезли из виду. На платформе перетаптывались под дождём человек десять — вероятно, ждали следующего поезда. Рядом были составлены их чемоданы, саквояжи, узлы, тюки, корзины. На столбе можно было прочесть название станции — «Дайго». Какой-то человек под зонтиком шёл к Акеле и Маугли. Они, по-прежнему держась за руки, тихонько пошли к лестнице с нарочито беззаботным, весёлым выражением на лицах. Мужчина молча проследовал мимо. Акела и Маугли пошли дальше и перешли на противоположную платформу. Там они пока что уселись на скамейку под навесом. Там уже сидели двое: беременная с большущим животом и при ней старушка. Вокруг на платформе было немало народу — все ожидали поезда. Кто держал в руках зонт, кто стоял под зонтом в прорезиненной шапке, кто накрывался рогожей. Под скамейкой лежала неизвестно откуда взявшаяся грязная кошка. Акела уселся поаккуратней, раздвинув ноги, чтобы не наступить кошке на морду, и шепнул Маугли:
— Тебе в уборную-то не нужно?
Поглядывая на кошку под скамейкой, Маугли прошептал в ответ:
— Да ведь здесь такого заведения и нет нигде.
Акела посмотрел вокруг. У противоположной платформы, на которой они сошли, стоял светофор. Там виднелось что-то вроде турникета, но контролёра и вообще никаких железнодорожных служащих было не видно. Так же не было видно ни единого строения под крышей, ни единого фонаря. Вокруг станции простирались отливающие синим глянцем заливные рисовые поля. Ощущение было такое, будто они оказались посреди озера, накрытого сетью ночного дождя.
— Да, ничего не видно. Но всё-таки туалет-то должен где-то быть… Ты ж сам заладил: «Надо выйти! Надо выйти!» Ну, и я за тобой вышел… Что теперь делать-то? Деваться некуда. Но должны же здесь где-нибудь люди жить. Вишь, и дождь льёт, и холодает сильно.
Маугли пожал плечами и буркнул:
— А что?! Мне плохо стало. Чуть не вырвало! И вокруг там такой странный был народ… Мне казалось, что, если я там ещё останусь, они меня с собой куда-нибудь в море утянут… И ещё этот младенец там, в туалете…
Акела вздохнул.
— Так чего, там прямо в туалете младенец был, что ли? А типы эти, точно, были какие-то подозрительные. Те двое прямо вылитые работорговцы.
Раздался паровозный гудок. Беременная и старушка встали со скамейки. Кошка даже ухом не повела и продолжала спокойно спать. Люди вокруг засуетились, стали навьючивать на плечи тюки с багажом. Другие шли с чемоданами по платформе.
— Слышь, поезд идёт. Тут нам всё равно делать нечего. Давай, что ли, сядем в поезд. А то, если тут останемся, сдохнем где-нибудь в канаве.
Маугли в ответ утвердительно кивнул. Он хоть и сам решил сойти с поезда, но теперь ему захотелось обратно, в светлый и тёплый вагон.
С той стороны, куда ушёл поезд, на котором они ехали, показался, пуская клубы чёрного дыма, большой чёрный паровоз. С шумом и лязгом состав тяжело остановился у платформы, выпуская пар. Акела на минуту усомнился, уж не тот ли самый поезд приехал за ними. Не отпуская холодную руку Маугли, он вскочил со скамейки и ринулся к двери вагона. Там у входа красовалась табличка с указанием конечных станций на пути следования поезда. На табличке было написано: «Аомори — Уэно». Видимо, это был ночной поезд, идущий до Уэно. Поднявшись в тамбур, Акела приобнял Маугли за плечо и усмехнулся:
— Ну и хорошо! И так ведь уже ясно, что чем дальше на север, тем холоднее.
Не совсем понимая, что тут Акела нашёл смешного, Маугли тоже рассмеялся. По крайней мере, Акела был не похож на тех дохляков в поезде: глаза у него задорно блестели, лицо, поросшее редкой щетинкой, было румяное, губы пунцовые, как у девушки. Наверное, от жара он немного порозовел, но так ему было даже лучше — он казался вполне бодр, от него так и веяло спокойствием и уверенностью.
Поезд тронулся с места и покатил по рельсам, оглашая окрестные поля мерным перестуком колёс.
6 декабря 1945 г.
И бродяги двинулись в шахты
«Будем работать!» — говорили они, обмениваясь крепкими рукопожатиями. Все закричали: «Банзай!» И пассажиры, и станционные служащие подхватили во весь голос: «Банзай!» Весёлые улыбающиеся лица высовывались из окон вагона. Поезд тронулся. Вот так пятого мая те, кого презрительно называли «жалкие люмпены», — бывшие бродяги числом шестьдесят один человек — отправились добывать уголь для страны. С вокзала Уэно и с токийского вокзала, горя рабочим энтузиазмом, они отправились на север, на Хоккайдо, и на юг, на Кюсю — десять человек на Хоккайдо и пятьдесят один человек на Кюсю.