Конечно, Митя сразу понял, что Лиза попала под влияние одного из многочисленных социалистических кружков, широко распространенных в студенческой среде. Но как это могло произойти? Как могло случиться, что милая, светская, избалованная всеобщим вниманием, но от этого не менее прекрасная Лиза увлеклась идеями новых народовольцев? Истопчин терялся в догадках: кто мог приобщить дочку генерала Стеклова к марксистским идеям. Антон Борисоглебский? Ее странная подруга-нигилистка Аглая? Скорее всего, это Аглая. Чего только сборища в ее квартире стоят! Он не решался спросить об этом напрямую в письме. А поскольку ему хотелось, чтобы Лиза писала ему и дальше, он отвечал ей пространным цитированием и размышлениями о современной философии, Шопенгауэре, Ницше, даже Энгельсе, тактично опуская их рассуждения о женской натуре.
Вопреки маменькиным догадкам, никакого «кокетства» или «бурного романа» между Истопчиным и Елизаветой Андреевной никогда не было.
Впервые он увидел Лизу два года назад на даче у Рачковских, куда, разумеется, был приглашен «цвет общества». Ее поклонники заняли центральную беседку и наперебой пытались привлечь внимание. Зеленое платье из воздушной, многослойной, полупрозрачной материи изумительно облегало фигуру Лизы и оттеняло ее карие с зеленью глаза. Они казались изумрудными. Тяжелые, почти черные локоны, на которых едва держались завитки от щипцов, падали на плечи. Острый, может, чуть длинный точеный нос и алые, пухлые губы. Она так громко смеялась и отпускала такие комментарии, что только красота и спасала ее от вульгарности.
— Я всего лишь привел цитату из Платона! — оправдывался Николай Юдин, знакомый Мите по университету. — Да, я так зачитался этим отрывком, что забыл о лошади, на которой еду к Малиновской!
— Разумеется, — отвечала Лиза, — поверьте, мы все поражены и теперь знаем, что вы не только отменный наездник и сердцеед, но и Платона читаете.
Митя вошел и присел на перила беседки, с самого края, откуда он мог спокойно, не отрываясь, любоваться Лизой. Он смотрел на нее и смотрел, физически ощущая, как с каждой секундой ее образ отпечатывается в каждой клеточке его тела, что дышит он тем же воздухом, что и она, и смотрит на те же вещи, что и она. Вместе с тем это любование было совершенно чистым. Он даже не помышлял о том, чтобы придвинутся ближе, чтобы попытаться завладеть вниманием Лизы. Это просто не приходило ему в голову.
Кроме Мити только Борисоглебский не искал расположения Лизы открыто. Даже, напротив, отпускал язвительные шуточки, правда, очень тихо.
— Гипноз стал очень популярен, все мечтают его попробовать, — щебетала Лиза.
— Бедный господин Шарко! — заметил про себя Антон, — хотел исцелить, а вызвал эпидемию.[1]
После ужина Лиза неожиданно сама подошла к Мите близко-близко, заглянула в глаза и прошла мимо, слегка коснувшись пальцами его руки. Ее прикосновение обожгло Истопчина. С этой секунды он уже не мог думать ни о чем другом, только об этом прикосновении. Если бы в тот момент, ему сказали: «Она коснется тебя, и ты умрешь», он не раздумывая согласился бы.
На следующий день, после завтрака, нее собрались на лодочную прогулку. Лиза, в платье-ирис крем-тон, шла чуть впереди, вместе с Юдиным, Петушковым, Шелленгом, Нечаевым и Белыхом, слоном, самыми завидными женихами Москвы. Несколько раз она украдкой оборачивалась и смотрела Мите в глаза. Когда рассаживались по лодкам, вокруг Стекловой возникло столпотворение. Кавалеры так резво занимали места, что прочие рисковали остаться совсем без гребцов.
— Юдин, вам придется выбрать другой челн, — подал голос Антон, наблюдая возникшее столпотворение.
— Это еще почему? — запальчиво воскликнул тот.
— Ну вы же не хотите, чтобы Лизавета Андеевна осталась на берегу. Место осталось либо для вас, либо для нее.
Обескураженный Юдин растерянно заметался.
— Да-да… Конечно.
— Вот у Гликерии Фроловны нет гребца, — «помог» ему Антон, указывая на лодку с Лизиной «гранмаман».
— Николай, вы ведь не бросите мою бабушку? — подала голос Лиза.
— Предлагаю регату, — не унимался Антон. — Мы с Юдиным, вот еще Истопчин, ему, как я вижу, тоже места не нашлось, против всех вас. Проигравшие признают даму победителей прекраснейшей. А, Гликерия Фроловна?!
1
Французский невропатолог Шарко с 80-х гг. XIX в. предлагал использовать гипноз для лечения истерии.