И вручив нам сверток, деловито удалился.
Поднявшись по крошащейся лестнице на второй этаж и закрыв за собой дверь палаты, мы развернули газету. Там лежал вполне упитанный вареный цыпленок. Бобикова жертва аппетитно пахла чесноком и петрушкой.
— Я чего-то тоже после Бобика брезгую… наверное… — неуверенно проговорил Гога.
— Дурака не валяй! Во-первых, у собак слюна стерильная и дезинфицирующая, — после школы Саня собирался поступать в медицинский. — Во-вторых, труп подвергся длительной термической обработке. И потом, нужно же чем-то закусывать шмурдяк!
В окошко легонько стукнуло. Выглянув, мы увидели прячущегося в кустах Митяя.
— Гошка, выдь на пять сек, — прошипел он.
Мы спустились вниз. В руках у Митяя была здоровенная эмалированная миска с обитым краем, прикрытая ветхим вафельным полотенцем.
— Я «Гулливера» с матерью поделил. Она сказала, отдариться надо. Вот вареников насыпала, с картоплей. Миску и рушник потом верните.
Крупные сероватые вареники были политы душистым подсолнечным маслом и обильно посыпаны притушенным луком. Вернувшись в палату, мы разлили по кружкам бормотуху. Пахла она вовсе не пугающе.
— Курица, вареники! Нет, братцы, вы согласитесь, на рупь такого ужина не купишь! — Гогино настроение улучшалось с каждой минутой. — Ведь, правда же, нет?!
— Вообще, не все можно купить за деньги, — глубокомысленно произнес вдруг молчавший до того Сытный Жорыч.
Мы переглянулись и согласно выпили.
Зачетная история
— …и, стало быть, евреем стало быть модно! — закончил свои размышления вслух профессор Линецкий.
— И я даже помню, когда это произошло, — подхватил Дан. — Во всяком случае, вокруг меня. На первом курсе, в 87-м.
— Расскажите, Даня, — обрадовался профессор. — Я-то еще в подпольные времена во все это плотно влез, так что моя история не показательна. А вот вы — когда в синагогу впервые попали?
— Ну, это еще мальчишкой, с отцом. Мало, что помню с того раза, кроме пластмассового кувшина на раковине. Розово-белый такой, выцветший… и приделан к стене цепочкой от унитаза. Я спросил отца, зачем? А он говорит: «Народ такой…» До сих пор не знаю, это он про тех, кто крепил, или про тех, от кого… или вообще про всех, кто вокруг… А уже в институте я стал ходить на Горку в праздники. Первый раз меня туда затащил на Рош ха-Шана1 мой одногруппник Стасик Соколов. Кстати говоря, был у нас с ним забавный случай, связанный с наступавшей модой «быть евреем»…
…Данила и Стас Соколов, поступивший на первый курс после двух лет службы ротным писарем и прозванный за жизненный опыт и общую корпулентность Папой Стасом, уныло трюхали по гаревой дорожке стадиона.
— Энергич-чней, инвалидная команда, энергичнее! Энтузиазма нэ наблюдаю! — подбадривал их издали физрук Дато Самсонович, гневно играя черной бровью и выплескивая вместе со словами облачка густого пара из-под густых усов.
— Этот садист меня в гроб загонит своим бегом, — жаловался Папа Стас, отпихивая вверх соскальзывающие по вспотевшему носу очки. — Его фамилия часом не Берия?
— Даже не Джугашвили… — прерывисто дыша, отвечал Дан. — Бузукашвили он, кажется…
— Именно что! Башибузук2 и есть… Ишь зыркает, турецкий игумен. Кстати о религии, ты вечером на Горку3 собираешься? Симхестойра4 ж сегодня…
В конце второй мучительной пары Дато Самсонович жестом подозвал Данилу с Папой Стасом. Брезгливо глядя на них и поглаживая висящий на груди секундомер, физрук сказал:
— Значит так, дорогие товарищи. Вы там, может, умники-филологи по другим дисциплинам, да, но пока мнэ, согласно нормативов, все нэ сдадите, зачетов нэ будет!
Парочка, с трудом волоча ноги, двинулась к раздевалке.
— Вот он что, правда, думает, что его физкультура на филфаке главный предмет, да?! Никуда без его приседаний словеснику? — кипятился Дан. — И ведь молодой же совсем мужик, сам, считай вчера, студентом был…
— Н-да… а ведь обидно будет из-за подвижных игр на свежем воздухе завалить сессию… — бормотал, насупившись, Папа Стас. — Но не напрягаться же из-за амбиций этого дискобола!.. Ладно, Бог не выдаст, Дато не съест…
И Бог не выдал. Вечером Горка снизу была похожа на горную речку во время нереста. Протиснувшись к синагоге, Дан с Папой Стасом начали в густом, медленно текущем в две стороны потоке подниматься по ступеням. Данила, воспользовавшись паузой в движении, оглянулся, пытаясь разглядеть в людской массе знакомые лица, и услышал над ухом изумленное бормотание Папы Стаса, одновременно получив от него ощутимый толчок локтем под ребра.
— Опаньки… Здрасьте, Дато Самсонович… С праздничком…