— Думаю, доктор прав, — вмешался я. — Они такие же египтяне. А благодаря вам, я могу узнать о жизни в Египте куда полнее. Кроме того, такая встреча прошла бы в ущерб основной программе визита, а мне было бы обидно что-то упустить…
Чиновник удовлетворенно качнул головой и попрощался.
— Понимаешь, я все думал после синагоги, — говорил мне вечером Ибрагим. — Вот вытащат ребят на встречу с тобой. Ничего плохого. И эти из министерства завтра же забудут, а ребята будут думать, что они не забыли, будут думать: «Вот мы живем, как все, но государство помнит, что мы — евреи», потом еще будут думать: «Государство запомнит, что мы встречались с еврейским журналистом. Вдруг мы сказали что-то не то?..» Зачем им такое на их голову?..
— Ты хороший человек, Ибрагим.
— Но, боюсь, не очень хороший мусульманин, — с улыбкой ответил наш переводчик, поднимая стакан с виски.
— Отнюдь! Коран говорит: «Не будет милости тому, кто не проявляет милосердия к другим».
— Вот видишь, а я-то этого не помнил, — расхохотался доктор. — Ну, за тебя!
— А я, видишь ли, не слишком хороший журналист… Упустил свою репортерскую удачу, дважды не воспользовался шансом поговорить с последними евреями в стране Египетской… Давай, лучше за тебя.
Ибрагим несколько секунд покачал в руке стакан с выпивкой, затем коротко рассмеялся и сказал уже серьезно, почти грустно:
— Тогда — за нас.
О национальной гордости невеликороссов
Очередной нетрудный трудовой день нью-йоркской командировки мы с Мишей — моим младшим товарищем и коллегой — завершили в прелестной израильской забегаловке «Мистер Бродвей» на соименной улице. Насытившись, отправились бродить по вечернему Манхэттену и в какой-то момент вырулили к ресторану «Русский самовар». Шуарма, собранная по вполне израильским стандартам, не оставляла места даже мыслям о еде, но любимое израильское же пиво «Голдстар», сопутствовавшее трапезе, настоятельно требовало продолжения. И с противоположной стороны переулка спасительным неоном подмигнула нам «Русская водочная».
Выбор водок впечатлял, и хотелось отведать всех. Понятливая официантка предложила нам на закуску соленые огурцы, оказавшиеся хрусткими и чесночно-укропными, а также «семечки крупные соленые». Немало подивившись непривычной заедке, мы согласились попробовать и не разочаровались: семечки оказались не просто крупными, но о-очень крупными, хорошо прокаленными и прекрасно шли под рюмочку. Мы опустошили по малому кардиологической формы штофу каждой разновидности и усугубили парой наиболее понравившихся. Беседа текла густо и плавно, как хорошо охлажденная водка.
Выйдя в ночь, мы медленно побрели к своему отелю на Мэдисон. Миша — невысокий кучерявый блондин в молодой бородке, недавно пришедший в нашу московскую еврейскую контору, задумчиво рассуждал о том, почему его сверстники так охотно приходили в еврейское движение и почти поголовно и почти безвозвратно исходили из него, чуть повзрослев.
Вдруг из темного проулка прямо перед нами материализовался огромный чернокожий джентльмен в клетчатой кепке и футболке с изображением крупного красного яблока. Он выбросил в нашу сторону кулаки, каждый размером с мишину голову. На пальцах блестели мишурным блеском грозди часов.
— Риал Ролекс, — просипел великан, и, добавив в свой хрип завлекательности: — Лоу прайс. Джаст фор ю6…
Прежде чем я успел ответить, что мы с коллегой в это время суток предпочитаем «Морис Лакруа» и «Таг Хауэр», Мишка взвился над землей, почти достигнув груди продавца времени, и дико заорал:
— Ты что же (самка собаки после продуктивного свидания с особью противоположного пола), не видишь (не слишком умный субъект, совершающий странноватые, по общему мнению, поступки), что люди разговаривают?!
Мишкин нелитературный русский стремительно взбирался с этажа на этаж. Чернокожий джентльмен с изумлением смотрел на маленького человека, обдающего его потоками слов и парами алкоголя. В глазах его читалось недоумение. Потом — вдруг и сразу — пришло понимание.
— Птвоюмат, — с трудом перекатил он непривычным языком явно слышанную прежде фразу, и в свете фонаря стало заметно, как губы его посерели. — Рус-ски… — со свистом вылетело из этих посеревших губ, и незадачливый коробейник вполне органично растворился в темноте.
— Ты чего разошелся? — спросил я Мишу, продолжавшего бить копытом, косить глазом, шипеть и раздувать ноздри. — Он же ничего плохого не хотел. Подумаешь, предложил китайских подделок…