— Записка. Несколько слов: «Решительно с Вами не согласен!» И подпись. «В. Ульянов», правда, не слишком разборчиво… Должно быть, Ильич перекинул этот клочок Фиминому деду, сидя с ним в президиуме какой-нибудь конференции… Приходится признать, что хотя бы одного человека в этом мире товарищ Ленин сделал свободным и счастливым. Причем буквально одним росчерком пера… Титан, что тут скажешь…
Casus belli
Профессор Миркин пребывал в крайней степени смятения. Впрочем, этого никто не замечал. Во-первых, потому что его супруга Цецилия Марковна самозабвенно металась по квартире, собираясь на дачу, а верный спаниель Барнабас, еще щенком приученный отзываться на Барбоса, предусмотрительно скрылся под кухонным столом, чтобы не оказаться на пути у своей энергичной хозяйки. Во-вторых, доктор исторических наук, профессор Миркин был человеком хорошо воспитанным, и ни за что бы не обнаружил перед окружающими свое внутреннее состояние. Но, сохраняя лицо, внутреннего спокойствия сохранить он не мог. Сегодня в два часа пополудни вероломно, без всякого повода с его стороны было нарушено негласное мирное соглашение, соблюдавшееся годами.
Виталий Григорьевич мирно сидел в своем кабинете, с юмористическим наслаждением перечитывая списки московских боярских родов XV века, когда влетевшая Цецилия Марковна единым духом сообщила ему, что едет до завтрашнего вечера с Риточкой (временно любимой младшей невесткой, которая, умница и прелесть и не чета дуре Маринке — временно нелюбимой старшей) на дачу поливать цветы, а поскольку он остается, и делать ему будет очевидно нечего, так пускай он прикрепит к новой раме кухонного окна ограничитель, который лежит на столе. И вылетела.
Сказать, что профессор был ошеломлен, значит, не сказать ничего. На протяжении без малого тридцати лет брака он безропотно мирился с хозяйственной активностью жены и ее постоянными безжалостными усилиями по приведению окружающего микромира к совершенству. Но взамен покладистости и долготерпения он получал избавление от какого бы то ни было участия во всей этой активности. Это ни разу не озвученное соглашение ни разу не нарушалось, и вдруг… То ли Цецилия Марковна провела слишком много времени с задранной головой, добеливая после неумех-маляров зубной щеткой кухонный потолок, то ли слишком увлеклась дачными сборами, но она перешла красную черту.
Профессор не знал, как следует поступать в подобных ситуациях, и потому обратился к историческим примерам. В последний раз он наблюдал чужую семейную жизнь еще мальчишкой, живя в четырехкомнатной коммунальной квартире в центре Москвы. Его родители Григорий Хаимович и Гита Лазаревна сосуществовали мирно или, во всяком случае, не позволяли детям замечать трещинки в своей семейной жизни, поэтому пищи для размышлений их поведение не давало.
А вот один из соседей — пожилой осетинский комсомолец — однажды вступил в конфронтацию с молодой русской женой из-за каких-то модных курсов, которые та посещала, не согласовав это с ним. Горец вылетел в коридор, хлопнув дверью (жена его при этом оставалась в комнате), вращая глазами, прокричал страшным голосом: «Уббю-ю!.. А-а-а!» и тихо вернулся восвояси.
Другой сосед, инженер Николай Николаевич Ларин, узнав, что жена в его отсутствие, несмотря на строгий запрет, принимала и даже поила чаем с тортом «Арахис» пребывавшую на тот момент в опале по причине личного легкомыслия племянницу, коротко стукнул по кухонному столу жилистым кулаком и произнес звенящим шепотом: «Я. Здесь. Хозяин». После чего добродушно велел вконец перепуганной супруге подавать ужин.
Третий сосед, двухметровый белорус Улитенок, работавший в каком-то партийном издании, увидев купленный женой исключительно по собственной инициативе третий сервиз, молча, разложил новые тарелки по столу донышками кверху, сел на табурет, и также молча, методично переколол их своими огромными ладонями.
Поразмыслив, Виталий Григорьевич решил, что ни один из этих методов для его случая не подходит, и действовать придется совершенно самостоятельно.
— Циля, где у нас дрель и оставшаяся краска? — крикнул он в спину уходящей жене.
— Зачем тебе дрель и краска? — изумилась с порога жена. — Возьми просто и прибей ограничитель. Дело минутное.
— Цилечка, ты же знаешь, если я что-то делаю, я делаю хорошо.
— Умничка моя! — восхитилась жена. — Все на балконе. В шкафу справа.
И ушла.
Миркин просверлил в новой раме тонким сверлом глубокое отверстие, затем привернул зубчатую полоску могучим шурупом так, что металлическая плоть ограничителя вгрызлась в дерево, и аккуратно закрасил все густым слоем масляной краски. Ввернул петельку, оставил кухню проветриваться и вернулся к своим боярам, чрезвычайно довольный собой.