Мы пили терпкое домашнее вино, Сема шутил, рассказывал забавные истории из прошлого — как, еще не сняв после войны офицерскую форму, пытался продать попавшие к нему, один Бог ведает как, куньи шкурки… «Да ты афери-и-ст…» — со смесью удивления и восхищения говорила тетя Маня. Истории продолжались. Сема рассказывал, как ездил в Москву выбивать что-то в главке, на какие ухищрения приходилось ему идти, чтобы это что-то выбить. «Да ты мате-е-ерый аферист…» — с удовольствием тянула тетя Маня.
…Через год тети Мани не стало. И Сему уже ничто не держало в Одессе. Как раз в это время осталась одна и его дочь Лора, и они решили уехать в Израиль. Летели через Москву.
Мы провожали Сему всей семьей. «Когда они узнают, что ты уезжаешь отсюда, каждый твой шаг по этой земле начинает стоить сто рублей», — мрачно, но уже с некоторым облегчением шутил Сема. В аэропорту он отозвал меня в сторону и сунул мне деньги: «Племянник, я тебя прошу, купи часы и сделай на них выгравировку: “На память от дяди Семы”. И число сегодняшнее…» Часы эти — «Электронику» — я храню до сих пор.
В Иерусалиме дядя Сема так же, как в Одессе на Привоз, регулярно ходил на рынок, в какой-то клуб пенсионеров, в ветеранский клуб. Словом, жил вполне насыщенно, тем более что рядом были родные — дочь, внучка, появившиеся уже в Израиле правнуки…
…Через несколько лет, будучи в командировке в Иерусалиме, я заехал навестить Сему и Лору. Они жили в крохотной квартирке в знаменитой Мерказ-клите Гило. Сема недавно перенес операцию на горле и не мог говорить, только улыбался. А глаза его оставались такими же молодыми.
Последний из сыновей старого кодымского пекаря Азриля Файнкиха, Шмуэль, умер в Иерусалиме в 2000 году.
Аркадий
И еще один Файнких — богатырь Аркадий, сын того самого дедовского двоюродного брата Давида, который смог выбраться из окруженного петлюровцами оврага. Удивительным образом это удалось ему и еще раз — когда немцы вошли в Кодыму и устроили первый показательный расстрел евреев все в том же яру. Давид с Аркадием были среди тех, кому предстояло умереть.
Когда раздались первые очереди, Аркадий схватил отца за руку и потянул за собой в яму. Сверху их накрыли тела соседей. Ночью они выбрались из заваленного трупами яра и ушли в лес, вскоре пристали к партизанам…
В Кодыму, где погибла почти вся семья, в том числе, мои прадед с прабабкой, Аркадий, как и многие выжившие фронтовики из местных, уже не вернулся. Помню, я спросил в разговоре дядю Сему, как лучше добираться от Одессы до Кодымы. Он вдруг посуровел и ответил жестко: «Не надо туда ехать. Нет никакой Кодымы…» Одни уезжали в Одессу, другие перебирались в Москву. Аркадий осел в Кишиневе
Как-то, вернувшись летом с работы, дед, войдя в квартиру, был встречен странными взглядами соседей по коммуналке. Будучи человеком смирным, ничего не спросил, но быстро все понял. В Москву без предупреждения приехал из Кишинева Аркадий. Соседи впустили его в квартиру, но комната московских родственников оказалась заперта. Аркадий очень устал и очень хотел спать. И он, не долго думая, подцепил пальцами снизу двухметровую двухстворчатую дубовую дверь, потянул вверх и снял с петель… Поставить ее на место сил ему не хватило, он просто прислонил ее к стене и улегся спать.
Валька
Ну и, наконец, Валька. Сын Муни, отцов двоюродный брат. Об этом «смирном» Файнкихе можно рассказывать часами. Мощный, смуглый, похожий на негра, с яркими темными глазами, хриплым прокуренным голосом и истинно одесским чувством юмора. Обаяние его одинаково безотказно действовало и на женщин, и на мужчин.
Как-то раз он приехал в гости в Москву. После объятий-поцелуев, раздачи подарков, обмена новостями и семейного застолья, Валька вышел за папиросами. И пропал часа на полтора. Волнение родных достигло критической точки, когда деда позвали к телефону. Звонил Валька.
— Шура, я тут в отделении милиции, в шлепках, паспорта нет… Приезжай, вытащи меня отсюда.
— В каком отделении милиции? — спросил ошарашенный дед.
— Ребята, в каком мы отделении? Сержант, слышь, какое это отделение? (На заднем плане — смешки и вполне доброжелательные мужские голоса.) В таком-то, — Валька назвал адрес в двух трамвайных остановках от дома.
— Ты как там оказался? — убитым голосом спросил дед.
— Ну, ближайший киоск был закрыт, я спросил, где следующий. Сказали, в двух трамвайных. Решил проехать. А в трамвае один жлоб беременной женщине место не уступил. Раз ему сказал, два… А потом выбросил из трамвая (на заднем плане протестующий вопль, одобрительные смешки).