Но инженером он стал уже потом, в начале светлой советской эпохи. А при проклятом царском режиме был сначала гимназистом, а потом студентом-техником. Гимназистом Миша был в родном приволжском городе, а студентом — уже в Первопрестольной. И вот, поехал он как-то на вакациях навестить родных. Отдохнув и откормившись положенное время на домашних харчах, студент Соколов засобирался в Москву.
В назначенный день Миша расцеловался с папенькой-маменькой и отправился на вокзал. И надо же такому случиться — встретил на станции своего детского приятеля, теперь тоже студента, и тоже возвращающегося в Москву с каникул. Встречу после долгих лет разлуки было решено отметить тут же, в станционном буфете. И так это все удачно пошло, что приятели не только пропустили свой поезд, но и прогудели все денежки, заботливо собранные родными…
Вечер. Денег нет. Возвращаться домой, выпивши и без денег — стыда не оберешься, а студенты — народ гордый. Да и ехать надо, учеба зовет. Но русский студент он не только гордый, он еще и смекалистый, и отчаянный.
Через несколько часов, дождавшись, когда к перрону подадут очередной состав на Москву, приятели незаметно прошмыгнули в вагон, открыли перочинным ножом клозет — не зря Миша учился на инженера — и заперлись в нем. Как только поезд тронулся, студиозусы выбрались наружу и, старательно избегая кондукторов, отправились искать незанятое купе. Запертое, а значит, свободное купе обнаружилось в первом классе. Приятели вновь воспользовались перочинным ножиком, закрылись изнутри и, довольные собой, завалились спать.
Разбудил их звук открывающейся двери. Поезд стоял. В тусклом свете вспыхнувшей лампы они увидели недоумевающее лицо проводника, а высоко над ним еще одно лицо — отлично знакомое всякому культурному человеку в империи. Уж им-то оно было действительно знакомо — сколько раз всеми правдами и неправдами пробирались они в театр, чтобы видеть этого человека…
Проводник побагровел:
— Это что ж такое, а? Федор Иваныч, не серчайте, Христа ради. Я их мигом… на первой же станции … долой… А ну!
— Ну, нет, это ни к чему, — спокойным и таким знакомым голосом отозвался законный пассажир. — А ты вот что, братец, подай-ка лучше чаю, баранок принеси или что там у тебя…
Когда проводник исчез, пассажир движением брови переместил дрожащих приятелей на одну полку, а сам уселся напротив:
— Давайте-ка чайку, оголодали, небось, с похмелья.
Напившись чаю, друзья преданно посмотрели на своего кумира и благодетеля.
— Сыты? — спросил благодетель и усмехнулся в ответ на дружные кивки студенческих голов. — Вот и хорошо. А-то как петь-то на голодный желудок?.. Ну, пойте.
— Как то-есть? — изумились студенты.
— А как можете. Скучно мне, хандра взяла… Пойте.
— Но… но мы не умеем…
— Как умеете. Считайте, что это плата за ваш проезд до Москвы.
— Да нет же, как же мы можем…
— Нет?.. Кондуктор!!! — загремел хозяин купе. — Гони их отсюда в три шеи!
— Нет-нет, не надо в три шеи, мы будем… будем петь.
— Вот и ладно. Пойте. А ты, братец, ступай, извини за беспокойство.
И студенты запели. Они пели романсы и народные песни, арии, студенческие куплеты и частушки на русском и всех мало-мальски знакомых языках. Они пели и пели, час за часом судорожно вспоминая новые песни и бесконечно повторяя уже исполненные, потому что стоило им замолчать, как раздавалось громовое: «Кондуктор!!!»
Уже перед самой Москвой, Федор Иванович величественным движением руки остановил совершенно измученных и осипших певцов и позвал проводника:
— Принеси, братец, покушать чего-нибудь. Видишь — устали артисты. Надо подкормить.
Когда поезд остановился, Федор Иванович поднялся и бросил на стол перед приятелями два серебряных рубля.
— На первые дни. Берите-берите. Помню, как сам бедовал. Ну, спасибо, потешили…
Так московский студент Миша Соколов познакомился с великим певцом Федором Ивановичем Шаляпиным. Рубль он сперва хотел сберечь — на память, но как-то не получилось…
Историю эту уже не Миша, а уважаемый инженер и представитель советской державы Михаил Иванович, припомнил много лет спустя, году в 1927-м, будучи в Италии в составе торговой делегации. На одной из встреч советской «колонии» его познакомили с молодым оперным певцом-басом по имени Василий, которого послали в Италию на стажировку. Хотя наиважнейшим из искусств для советской республики и являлось кино, пению, тоже уделяли внимание — то ли потому, что его восприятие не требует навыков грамоты, то ли в чисто агитационно-пропагандистских целях. Новая опера, новые певцы, и вообще, все вокруг советское, все вокруг свое. Включая специально подготовленных басов.