Парнишка был правильного происхождения и соответствующего образования. Но, как быстро показала беседа, червоточина в нем была. Может, не все было так гладко с происхождением, как сообщала анкета, а может, это оперное искусство — полезное, но все ж таки чуждое — оказало на него неожиданно растленное влияние…
В жизни Михаила Ивановича было не так много личных встреч с оперными артистами, он, к случаю, вспомнил давнее свое знакомство с Шаляпиным и со смехом рассказал о нем новому знакомцу. Не мог же он предвидеть, что из этого выйдет.
А вышло вот что. Услышав историю, певец Василий сначала побледнел, потом покраснел, потом мертвой хваткой вцепился в лацкан соколовского пиджака и взмолился. Оказалось, что Шаляпин в это время находился с гастролями в Италии. Более того, его апартаменты располагались в пяти минутах ходьбы от того места, где в этот момент пребывали Михаил Иванович и его юный собеседник. Так вот, учитывая свое давнее и тесное знакомство с великим артистом, не будет ли глубокоуважаемый Михаил Иванович так добр, и не представит ли он его, Василия, Шаляпину, чтобы тот выслушал и по достоинству оценил его исполнительское мастерство. А он, Василий, в свою очередь, по гроб жизни и так далее…
Михаил Иванович сразу и наотрез отказался. Во-первых, сколько лет прошло! И знакомство-то было странноватое, да и помнит ли Федор Иванович вообще тот забавный эпизод! А во-вторых, и в главных, Шаляпин недавно был официально объявлен эмигрантом, обруган советской прессой и лишен всех званий и наград. И помимо того, что не след советскому специалисту обращаться с просьбами к эмигранту, а советскому артисту ждать от него похвал, всем известно, что Шаляпин испытывает глубочайшую обиду на советское государство и навряд ли пожелает видеть его представителей.
Но на Василия никакие аргументы не действовали. В конце-концов, чтобы отвязаться от приставшего, как банный лист, стажер-баса, Михаил Иванович набросал на листочке несколько слов, напомнил о давней встрече и попросил о новой. И, уверенный, что Шаляпин не вспомнит и не ответит, отправил с посыльным. Благодарный Василий, растроганно клявшийся всю жизнь обеспечивать Михаила Ивановича контрамарками, наконец, отцепился, и Соколов отправился домой.
К его удивлению на следующий день была доставлена ответная записка, в которой Шаляпин приглашал их с певцом-стажером вечером на чашку чая.
К Шаляпину Михаил Иванович вошел первым. Василий робко мялся за его спиной. Стажера потрясли и непривычная роскошь обстановки, и белый комнатный рояль, но, прежде всего, могучая фигура великого артиста, вышедшего им навстречу. Шаляпин, похоже, был искренне рад.
— А-а! Ну, здравствуйте, здравствуйте. Сколько же лет прошло? Пятнадцать? Или больше? Вас и не узнать. Солидный такой стал, серьезный, в очках… Теперь, небось, зайцем-то не ездите? А я помню, как вы мне тогда-то всю дорогу песни пели за проезд. Повеселили… Эх… Славно иногда вспомнить прежние времена… А теперь вот видите как, теперь я эмигрант оказался…
На лице Шаляпина появилась горькая усмешка, но он немедленно согнал ее:
— Ну, чего об этом… Прошу к столу. Почаевничаем, вспомним ушедшие деньки. А вот о том, что у вас там в Советах делается, и слышать не хочу…
Тут он заметил застывшего у дверных портьер Василия.
— А это у нас кто?
— Это, Федор Иванович, наш молодой певец. Из Москвы. Его сюда на стажировку прислали. Я вам писал… — отозвался за окаменевшего Василия Михаил Иванович.
— Да ты не жмись! — обратился к Василию Шаляпин. — Ты же артист, так давай побойчее. Хочешь, чтоб я тебя послушал, так? Ну-с, давай послушаем. А вы садитесь, наливайте чай. Не все ж вам-то петь, пусть теперь и другие попоют…
Федор Иванович прошел к роялю, взял какую-то партитуру, сунул Василию.
— Эту знаешь?
Тот торопливо закивал.
— Вот и ладно. Начнем.
Великий артист пробежал пальцами по клавишам, стажер судорожно сглотнул и запел.
Михаил Иванович не слушал его пения. Он смотрел на великого артиста, на его постаревшее, как будто опавшее лицо, поседевшие волосы, появившиеся у рта складки… Снова вспоминал роскошного русского барина, который на рассвете возник в купе первого класса, и думал о том, кому же стало лучше от того, что Шаляпин теперь — чужой, не советский человек…
Василий закончил петь. Федор Иванович задумчиво поднялся из-за рояля, подошел к юному исполнителю, положил руку ему на плечо.
— Как, говоришь, тебя зовут?
— Ва… Вася… — пискнул бас-стажер.
Шаляпин покачал головой и, глядя ему в лицо, твердо сказал:
— Пой, Вася. Пой. Так им, сволочам, и надо!