Помимо стандартного инфора ячейка имела мощнейшую компьютерную систему, не учтенную ни в каких официальных регистрах, но, тем не менее, подключенную ко всем мыслимым информационным сетям, в том числе и секретным. Кроме того, ячейка была снабжена собственным санитарным блоком, в котором кроме ионного был и водяной душ – неслыханная роскошь даже по меркам восьмого уровня. Впрочем, об этом санитарном блоке ни строители, ни эксплуатационщики и не подозревали. Как уже говорилось, Азерски далеко не всегда следовал общепринятым нормам поведения, а магистральные энерго – и водоводы находились здесь, рядом, прямо за стенкой.
Никто в Корпусе не понимал, почему Азерски поселился не на восьмом, а на гораздо менее престижном шестом уровне. Но поскольку шестой занимали писатели, артисты, художники и прочая шоу- и рекламоделательная шушера, он считался богемным, так что коллеги, в конце концов, отнесли это на счет снобизма и всяческого аристократического выпендрежа.
Между тем, все объяснялось значительно проще и прозаичней. Ячейка Азерски примыкала вплотную к коммуникационным стволам квартала. От энерго – и водоводов, как уже говорилось, ее отделяла всего лишь бетонная стена. Сверху и сзади ее охватывал один из лепестков транспортной развязки, а снизу, отделяя элитные уровни от прочего Города, проходили трансгородские скоростные путепроводы и, так называемые, "шмон-тоннели" – магистрали быстрого реагирования, по которым подразделения санации могли быстро и беспрепятственно переместиться в любую точку города в случае народных волнений и массовых беспорядков. Все это дикое переплетение коммуникаций привело к тому, что одной из своих стен ячейка примыкала к замурованному со всех сторон отрезку шахты, огромной пустой полости, использовать которую для городских нужд не представлялось возможным. По крайней мере, по мнению проектировщиков.
Азерски давно уже обдумывал возможность соединить эту полость с ячейкой, кардинально улучшив, таким образом, свои "жилищные условия". И вот теперь, когда на вполне законном основании он мог не сдавать в хранилище свой конвертор, лелеемые им честолюбивые мечты были весьма близки к осуществлению.
С другой стороны, он наконец-то решился на болезненный и предельно откровенный разговор, от которого напрямую зависело его душевное спокойствие.
Это дело тоже вряд ли стоило откладывать надолго. Слава Звездам, Серж Кулакофф был не только знаменитым ученым и Главным корпусным врачом, но и, несмотря на разницу в возрасте, его лучшим другом.
Войдя в ячейку, Рекс положил конвертор на ложе и плюхнулся в кресло перед инфором. "Мне нужен Кулакофф",– сказал он компьютеру. Экран вспыхнул голубым светом и на нем тотчас возникла заросшая дикой седой щетиной одутловатая физиономия Сержа.
– А, это ты, – недовольно буркнул лучший друг. – Ну, у тебя просто талант появляться не вовремя.
– У тебя женщина? – Азерски с сомнением покосился на небритую физиономию друга.
– Какая к черту женщина! Весь мир будто бы сговорился не давать мне работать. Причем именно тогда, когда дело, вроде бы, наконец-то пошло на лад. В центре завалили всяческой дурью. Совершенно зубодробительная статистика, дыхнуть некогда, кому она только нужна? Правда, платят за нее неплохо. Я бы сказал, очень даже неплохо, но меньшей дурью она от этого не становится. А тему мою по математическим аспектам социально-психологической теории фантомизации зарезали, как надуманную и не имеющую научно-практического значения.
– А она не имеет? – удивился Азерски. – Мне всегда казалось… Конечно, я не теоретик и от всего этого весьма далек.
– Да? – как-то странно скривился лучший друг. – Вот как раз в отношении тебя я бы этого с такой категоричностью не утверждал. Есть тут некоторые аспекты рассмотрения, но их мы с тобою сейчас обсуждать не будем, особенно по инфору. Как-нибудь потом. При личной встрече. Говори скорее, что надо, и, извини, мне некогда.
– Я хочу просить тебя покопаться в моем фанте. Несмотря на все твои “некогда”. Во мне что-то происходит, и это что-то пугает меня до полусмерти. Что я инт, для тебя не новость. Но дело, видишь ли, в том, что эта способность, как бы это сказать…
– Непрерывно совершенствуется, знаю, все знаю, ближе к делу, пожалуйста.
– Не торопи меня. Мне, знаешь ли, надо с духом собраться, чтобы… Одним словом, мой интуитивизм сегодня не просто способность сознательно оценивать то, что у других людей в лучшем случае является смутным предчувствием. Это твердое знание, хотя будь я проклят, если понимаю, откуда оно берется.