8
Вся жилая ячейка Сержа Кулакоффа была уставлена аппаратурой, повернуться, не ушибясь, в ней было невозможно. Не так давно для размещения пластиграфа Кулакофф даже демонтировал положенный ему по статусу водяной душ и обходился с тех пор только стандартным ионным.
Кулакофф вытянул затекшие ноги по обе стороны от субинфора и с хрустом потянулся. Наконец-то он мог со спокойной душой отложить в сторону опостылевшую статистику. Какого черта, официальное положение Главного врача медсанчасти Корпуса давало ему право расценивать звонок друга как обращение пациента.
Кулакофф изучал изменения, происходившие в Азерски, в течение нескольких лет. Он видел, как снижались и без того необычайно низкие пороги чувствительности его органов чувств. Иногда, казалось, он нащупывал в друге проявления неких сенсорных систем, неизвестных в антропологии, и имевших аналоги разве что в мире животных или, скорее, даже насекомых. Но наиболее наглядно аномалию в развитии Азерски демонстрировал стремительный рост доли сознательного в психике.
Проявлялось это, прежде всего, в увеличении объема фанта. Вот и сейчас, обнаружив, что фант Азерски занимает все ресурсы его сверхмощного компьютера, включая все три блока внешней памяти, Кулакофф недовольно поморщился и в который раз критически оглядел свой жилой рум. Нет, размещать дополнительные блоки памяти было негде. Похоже, скоро ему-таки придется перебираться работать в помещения клиникума.
Кулакофф отнюдь не был ни мизантропом, ни даже обычным нелюдимым человеком. Просто сама идея перемещения для работы в специальное помещение казалась ему верхом нелепости. Он любил свою работу, и работал всегда. Теснота ему не мешала.
Кулакофф родился на поверхности, но, сколько себя помнил, жил всегда в тесноте. Его отец, типичный представитель среднего класса, оказался достаточно умен, чтобы вовремя понять перспективы НБР. Он успел вживить сыну контакторы, пока цена на операцию еще не взлетела до небес. Родителям пришлось израсходовать на это все имевшиеся деньги, влезть в долги и даже эмигрировать со своей благополучной в экологическом смысле планеты в Столицу.
Отцу удалось устроиться на работу на обогатительное предприятие, выращивавшее монокристаллы инглания, что дало ему возможность благодаря существенным скидкам вживить сыну никелевые контакторы. Никель в имперском табеле о рангах был после золота и серебра третьим по ценности металлом. А это, в свою очередь, впоследствии способствовало успешной карьере Сержа чуть ли не в большей степени, чем его выдающиеся способности. Жили они в семейной ячейке нижних этажей третьего уровня вплоть до пенсионного возраста, когда большие заработки сына позволили отцу расплатиться с банком и снова перебраться на родную планету.
Карьера Кулакоффа в Корпусе Пространщиков была небывало стремительной даже для пионерских времен. По истечении двух лет после завершения образования он был уже одним из Главных специалистов Департамента научных исследований Корпуса и проживал с молодой женой в семейной ячейке восьмого уровня.
Семейная жизнь оказалась недолгой. Жена покинула его, не выдержав конкуренции с работой. К этому времени ячейка была настолько загромождена всякого рода научной аппаратурой, что в Управлении жилого фонда никому и в голову не пришло переселять его в ячейку для одиноких. Жилье доктора Кулакоффа было просто оформлено как лабораторный рум.
Входной люк его ячейки был снабжен стандартными замками, открывающимися по дактилоскопическим отпечаткам ладоней и рисунку сетчатки глаз. Управление клиникума неоднократно предлагало безалаберному сотруднику во избежание утечки информации сменить запоры. Но поскольку это потребовало бы прекращения исследований чуть ли не на – о, ужас! – целую неделю, Кулакофф неизменно отказывался, заявляя, что единственного человека, имеющего доступ в его жилье – бывшую жену – не заманить к нему даже натуральной морковкой.
Сколько времени он провел у компьютера, Кулакофф не знал. Работа захватила его полностью. Это было нечто запредельное даже для его феноменальной работоспособности.
Результаты исследований оказались поистине ошеломительными. И дело было вовсе не в том, что подтвердилась гипотеза о влиянии стрессов на рост способностей друга. И за собой, и за другими интуитивистами он знал нечто подобное: в минуту опасности или просто в процессе напряжения душевных сил в каждом из них происходило скачкообразное расширение области сознательного.