Когда "разборка" была завершена, Рекс покинул Лайзу, безумно счастливый тем, что происходила эта разборка на низших уровнях психики, в сфере подсознательного. И только после этого в очередной раз поразился силе предвидения, столь наглядно продемонстрированного Сержем. Ему стало ясно, что друг потому и не давал никаких указаний по лечению, что знал – Рекс и сам прекрасно справится с задачей.
Покинуть-то он ее покинул, но связь, позволяющая знать все, что с нею происходит, осталась. Где бы Рекс ни находился и что бы ни делал, какая-то часть его сознания постоянно и напряженно следила за девушкой. Между ними установилось нечто такое, что можно было назвать телепатической связью, хотя, может быть, и не в общеупотребительном смысле этого понятия. Самое поразительное, что связь эта не зависела от расстояния и ничем не экранировалась. Она сохранялась даже тогда, когда Рекс выходил из бетонного куба наружу. Правда, как вскоре выяснилось, в этом случае он тратил очень много энергии и, если требовалось его экстренное вмешательство, быстро уставал до полного изнеможения. Между тем, приступы, пусть и не такой силы, случались с нею все чаще и чаще.
Времени у него было мало, размышлять над всеми этими странностями было некогда. Рексу оставалось лишь надеяться, что согласовательные процессы, которые ему еще предстоит провести, коснутся только низших этажей сознания. Он боялся, что помимо своей воли заберется в ее память, туда, куда она его пускать не хотела. Но с каждым новым вмешательством он забирался все глубже, и надежда эта становилась все более призрачной.
– Рекс, – говорила Лайза, – я не знаю, какие инструкции Вы получили от Сергея. Я не знакома с текстом послания, которое было им в меня вложено. Но имейте в виду, что я ка-те-го-ри-чес-ки не хочу, чтобы Вы проникали в мое "я", – своим "я" она почему-то считала по преимуществу файлы, содержавшие память о прошлой жизни. – Если на одной чаше весов будет лежать мое "я", а на другой мучения, я предпочту мучения.
– Я не вижу ситуаций, в которых мне это понадобилось бы, – осторожно отвечал Рекс. Но Лайза со сверхъестественной чувствительностью улавливала его колебания.
– Уверяю Вас, Рекс, ни к чему хорошему это не приведет. Это лишь посеет между нами недоверие и страх. Усложнит, а может быть, и сделает невозможной выполнение Вашей великой, да-да, именно великой миссии – спасение несчастной Азеры. И, возможно, убьет меня, если и не Вашими, то моими собственными руками. И Лера, и Вы перестанете доверять мне, а я этого не переживу. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю.
Рекс успокаивал ее, как мог, но артист он был никудышный, все его усилия вызывали лишь обратный эффект.
– Возможно, Вам следовало бы чем-то поступиться? – говорил он. – В конце концов, Вы – это совсем не то же самое, что Ваши воспоминания. Убрать бы, простите, к чертовой матери часть из них, и все дела. Сейчас возникает новая личность, и несовместимость…
Однако Лайза приходила в ужас от одной этой мысли.
– Нет, – кричала она, – ни за что! Все мое должно быть моим. Иначе… Вы себе не представляете, какая сволочь из меня иначе может получиться.
Но вот наступил момент, когда это все же произошло.
Была глубокая ночь. Лайза спала у себя в комнате. Фантом-тетушка уже много дней пребывала в отключенном состоянии, наведываясь лишь изредка, да и то лишь на несколько минут. А Рекс, мучимый бессонницей – его интуиция разгулялась до уж и вовсе неприличного состояния – возился с защитными системами Долины и со страхом ожидал появления знакомой тянущей боли в позвоночнике. Он работал с ожесточением и даже яростью, безуспешно пытаясь подавить беспокойные мысли.
Знала бы она, как мало тут от меня зависит, – думал Рекс. – Как ей объяснить, что в этом самом “коллапсе сознания” у меня у самого наступает раздвоение личности, все сдерживающие центры летят к черту, и горе морали, если она встает у эффективности на пути. Кто я? – думал он, – если я еще человек, то, безусловно, шизик, а если уже не человек, то кто? И почему ни с кем другим из знакомых ему интуитивистов не происходит ничего подобного?
Хотя в этом вопросе, он, все-таки, несколько лукавил. Теперь он, пожалуй, уже не только догадывался, он знал, в чем тут было дело.