Мать Севиль удивленно смотрела на Балададаша.
Балададаш тоже смотрел на нее некоторое время, а потом сказал:
— Шолларская. Вот принес вам. Пользуйтесь.
— Иди, детка, иди, — сказала полная женщина. — Никто ничего у тебя не просит, иди, пожалуйста, по Своим делам…
Балададаш, у которого из-под огромной теплой кепки катились по лицу струйки пота, повернулся и хотел было уйти со двора вместе с ведрами.
Его остановил голос матери Севиль:
— Это правда шолларская вода?
Балададаш замедлил шаги и, повернув голову, сказал:
— Клянусь кепкой, шолларская, не верите?
Мать Севиль будто не расслышала:
— Что?
Балададаш поставил ведра на землю, хлопнул рукой по огромному козырьку.
— Э-э, клянусь кепкой, шолларская вода, зачем не веришь?
Вдруг Севиль выглянула из комнаты во двор.
— Как, как? — спросила она. — Клянусь кепкой?.. — и залилась, захохотала.
Балададаш не понял, над чем Севиль смеется сейчас; вообще-то ему нравилось, как она смеялась — но при чем тут кепка? — нет, не мог он на нее сердиться.
— Ну хорошо, раз принес, давай сюда, но больше не утруждай себя, пожалуйста, — сказала полная женщина.
Балададаш втащил ведра на веранду и вылил воду в большой жестяной бак. В это время у ворот остановился красный «Москвич», просигналил. Мать Севиль засуетилась.
— Мурад приехал! Сева, Мурад приехал!
Севиль выскочила из комнаты. Мать, забыв про Балададаша, тоже спустилась во двор, вытирая мокрые руки полотенцем.
Мурад оказался высоким человеком лет тридцати, с красивым приветливым лицом. Когда он вылез из машины и пошел по двору, излучая спокойную силу и уверенность, все вокруг как бы изменилось. Непонятно почему.
— Ну, что? — спросил Мурад. — Как вы тут разместились?
— Отлично, — сказала Севиль и повисла у Мурада на руке; если бы матери не было рядом, она бы повисла у него на шее.
И мать Севиль это почувствовала и промолвила растерянно:
— Очень хорошо здесь… Просто чудесно…
Мурад огляделся по сторонам и, было заметно, остался доволен всем окружающим.
— В городе такая жара, — сообщил он, — дышать невозможно.
Севиль заглянула ему в глаза.
— Ты не устал? — сказала она, сказала так, что мать снова как будто растерялась; девушка откровенно вешалась Мураду на шею.
В этот момент никто и не думал, есть на свете человек по имени Балададаш или нет, но, когда этот всеми забытый Балададаш с пустыми ведрами в руках хотел пройти мимо, Мурад спросил:
— А это кто такой?
Севиль посмотрела на Балададаша — у него из-под кепки стекали по лицу струйки пота — и рассмеялась.
— Он принес нам два ведра шолларской воды, — объяснила мать Севиль.
А Севиль все смеялась. Балададаш. остановился и посмотрел на Севиль. Балададашу было все равно, что рядом с этой девушкой стоит мужчина, лицо которого нисколько не портили черные усы, и у этого мужчины есть новенький красный «Москвич», и ему может не понравиться, что Балададаш уставился на его девушку; Балададашу просто хотелось смотреть в эти внезапно ставшие такими близкими голубые глаза, смотреть на эти каштановые волосы, белое лицо. И он смотрел.
Мурад вытащил из кармана металлический рубль и протянул Балададашу:
— Держи.
Балададаш отвел глаза от каштановых волос, голубых глаз, белого лица и посмотрел на этот рубль.
В другое время, конечно, Балададаш выругался бы или запустил этой монетой в небо, в общем, сделал бы что-нибудь такое… Но дело-то было в том, что в этот момент Балададаш совсем растерялся, потому что в эту минуту рядом с ним стояла красивая девушка, которая умела, глядя в чистое небо, читать прекрасные стихи, и теперь эта девушка смотрела на металлический рубль.
Мать Севиль сказала:
— Он просто так принес, знаешь, Мурад, бесплатно, Мурад улыбнулся.
— Ничего, пусть пойдет выпьет пива, прохладится, Балададаш молча вышел со двора с пустыми ведрами в руках.
Сзади послышался голос Мурада:
— Не мало?
А потом эта самая голубоглазая, белолицая, с каштановыми волосами девушка снова громко рассмеялась.
Было две луны: одна в небе, а другая в море, а та луна, что была в море, плясала на мелких волнах. Балададаш сидел на берегу.
На всем берегу не было никого, кроме Балададаша, который давно уже глаз не отрывал от луны в море.
Наконец Балададаш поднялся на ноги, отряхнул свои парусиновые брюки и медленно мимо скал пошел от берега к селению.
Из дома Аганаджафа слышалась громкая музыка: Гадир Рустамов пел «Сона бюльбюль», и Балададаш под эту музыку влез на каменный забор, окружающий двор Севиль, и из темноты стал смотреть на освещенную веранду.
Севиль, ее мать и Мурад сидели за хантахтой на веранде и пили чай.
— Ради бога, веди машину осторожно, — говорила мать Севиль. — Мое сердце будет рядом с тобой. И телефона тут нет, чтобы ты позвонил, когда доберешься до города.
Мурад улыбнулся:
— Да я и так осторожно езжу. Не беспокойтесь.
— А ты оставайся здесь, — сказала Севиль.
— Неудобно, — после паузы ответил Мурад.
— Скорее бы сыграть вашу свадьбу, — вздохнула мать.
Балададаш спрыгнул с забора и безмолвно, отряхнув парусиновые брюки, удалился от двора Севиль.
Снова был полдень, и снова было очень жарко. Только на берегу и в море народу было много — суббота.
Балададаш только что вышел из воды; длинные, чуть не до колен, черные трусы облепили его худые бедра.
Аганаджаф подошел к нему, ковыряя песок оструганной палочкой.
— А мы получили сегодня письмо от Ахмедаги. Он тебе привет передает. Говорит, пусть приезжает ко мне в Амурскую область. Говорит, тут на курсы поступит хорошие. А оттуда, говорит, очень даже можно в Военную академию попасть. А я сегодня же ответил ему, что Балададаш хорошо строгает мне палки. А мама написала, Балададаш шлет тебе пламенный привет.
— Тебе-то что? — вдруг заговорил Балададаш. — Тебе все равно!.. — Потом растянулся на песке и, прищурившись, поглядел на солнце.
Мальчик никак не ждал от Балададаша таких слов и осторожно отвел от него глаза. Потом, показывая на красный «Москвич», едущий к берегу, сказал:
— Управляющий едет.
— Кто? — спросил Балададаш.
— Управляющий, да, — ответил Аганаджаф.
— Кто это — управляющий?
— А вон, в том красном «Москвиче».
Балададаш приподнялся на локте.
— У нас новая соседка, — продолжал мальчик. — А это ее жених. Они на лето сюда приехали, а осенью уедут. Ее мать говорит, это управляющий, да. Знаешь, сколько весит ее мать? Сама она такая красивая, а мать, наверно, сто кило весит.
Балададаш, приподнявшись на локте, смотрел на Севиль и Мурада.
Каштановые волосы Севиль рассыпались по белым плечам. Голые ноги Севиль, ее босые ступни легко касались песка. Здоровый, мускулистый Мурад бросился в воду, увлекая за собой Севиль, и они поплыли прочь от берега в открытое море.
Балададаш был в море, и в море, кроме Балададаша и Севиль, никого не было. Севиль лежала на воде на руках Балададаша. Балададаш смотрел на белое лицо Севиль, на распластавшиеся по поверхности воды каштановые пряди, на улыбающиеся и шепчущие стихи губы.
Это продолжалось долго, а потом Севиль протянула руку, и погладила его лицо, и приложила ладонь к его губам. Балададаш целовал эту ладонь, соленую от морской воды, целовал и смотрел вдаль.
Темно-голубая линия горизонта была границей этого морского счастья.
Балададаш наклонился к лежащей у него на руках Севиль и начал целовать ее каштановые пряди и море.