Я киваю, всё ещё пытаясь переварить услышанное.
Меня и правда отпустят? Вот просто так? Но куда я пойду и что мне дальше делать? Я понятия не имею, где нахожусь и как отсюда идти до столицы.
Видя смятение на моём лице и будто читая мысли, служанка успокаивает меня:
— Тебя доставят в столицу и пристроят в храм Пяти. Ни о чём переживать не стоит. Далее ты сможешь через жреца Анатолио связаться со своими родными. Но до этого тебе надо всё сделать правильно, чтобы не было проблем.
— Хорошо, — мой голос охрип и звучит сухо, но моего согласия достаточно, чтобы позволить ей дальше колдовать над моим внешним видом.
— Повтори пять раз фразу «Вас дожидается посыльный в саду», чтобы я была уверена, что ты не забудешь слова.
Пока я повторяла фразу вслух, служанка принялась укладывать мои волосы, собирая их в сложную причёску и рассыпая по ним украшения из мешочка, снятого с её пояса. Когда я закончила, она обошла меня со всех сторон, поправляя локоны.
— На аукционе на вас были надеты буквально ночные сорочки, чтобы было видно тело, которое покупают. И там ты была рабой, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не нужно. Главное, чтобы ты держалась увереннее, и… — она окидывает меня взглядом. — Взрослее. Сколько тебе лет?
— Шестнадцать. Зимой исполнится семнадцать.
В Ладоргане замуж могли выдать и в шестнадцать, но обычно в хороших семьях считалось, что благовоспитанная девушка должна достигнуть возраста восемнадцати лет, чтобы успешнее найти себе хорошую пассию.
На лице служанки впервые появляется подобие сочувствия.
— Ты слишком юна для участия в аукционе, — озвучивает мои мысли она. — Но графиня никогда не чуралась марать руки.
Через мгновение её лицо вновь приобретает обычное выражение, и она, будто очнувшись от наваждения, достаёт из полупустой корзины железную витую маску, скрывающую половину лица, а также лист бумаги.
— Всё, больше не отвлекаемся, у нас осталось очень мало времени, — с этими словами она суёт мне в руки сложенный вдвое лист, а сама надевает на моё лицо маску, завязывая атласные ленты на моём затылке.
Я разворачиваю бумагу и вижу там рисунок маски, выполненный углём. Той самой, что я видела на нём.
— По этой маске узнаешь господина. Танцевать будешь только один танец и только с ним, — отходя назад и оглядывая меня, строго говорит служанка. — Ничего не ешь и ничего не пей. Не особенно из непрозрачных бокалов.
— Какой танец я буду танцевать?
— Тот, которому вас учили за эти две недели. Ты запомнила его маску?
— Да.
— Хорошо, тогда пойдём. Будем молиться, чтобы тебя в этом не узнали.
Она отпирает ключом дверь и выглядывает в коридор, озираясь. Удостоверяясь, что там никого нет, служанка выводит меня из комнаты, предварительно захватив с собой атласные перчатки, что вручает мне.
— Надень. Сейчас я проведу тебя обратно, а дальше — как договорились. Ты готова?
Я киваю, надевая на руки перчатки и закусывая губу от волнения. Да поможет мне Ночь быть сегодня неузнанной!
Отрезок пути до дверей зала мы проделываем слишком быстро, чтобы внутренне я смогла собраться. Когда служанка отворяет двери зала, я теряюсь и понимаю, что уже поздно. Я чувствую покалывание магии на своём лице, с которой она меняет мои черты.
Неузнанной. Неузнанной. Неузнанной.
Сердце стучит в моей груди как бешеное. Нет! Нет, нет, нет!!
Я не знаю, как заставить магию не в корне изменять мою внешность. Если бы она только могла вернуть свои черты…
Но как я выглядела бы взрослой? Каким бы было моё отражение?
Страх сковывает мои внутренности, когда блеск сотни ламп и хрустальных люстр заставляет прикрыть рукой глаза. Между тем, служанка подталкивает меня внутрь, напоследок шепча:
— Помни: ничего не пей и ни с кем больше не танцуй.
А после закрывает двери за моей спиной, отрезая мне путь к отступлению. И я, наконец, расправляю плечи и принимаю свою судьбу.
***
Войдя во второй раз в этот зал усадьбы, я ощущаю себя иначе, чем в первый. Я вижу блеск и шик помещения не с позиции жертвы, у которой потели ладони. Не чувствую себя оленем, которого выслеживает по пятам хищник, пригибаясь к земле.
«И там ты была рабой, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не нужно. Главное, чтобы ты держалась увереннее, и взрослее,» — вспоминаю я слова служанки и стараюсь откинуть назад все страхи.
Всё ещё веря в происходящее, ступаю вглубь зала, ощущая на себе несколько заинтересованных взглядов. Музыкант играет на рояле восхитительную мелодию, пока гости наслаждаются вином из тончайших хрустальных бокалов. Слуга предлагает напиток и мне, но я открываюсь, помня слова про запрет на питьё и еду. Кажется, слуга удивлён, поэтому мешкает, и я замечаю, что напиток в бордовый бокалах более вязкий, чем обычно бывает вино. Что же они на самом деле пьют?
Не успеваю задуматься над этим вопросом, как мимо дефилирует графиня, заставляя моё глупое сердце сжаться от волнения. Но благо она меня не замечает, направляясь к группе аристократов. Среди них я вижу его.
Сглатываю, отводя взгляд на лестницу, с которой недавно спускалась в качестве лота. Вижу, как в зале вальсируют те самые рабы, которые ещё недавно были проданы богачам за приличные деньги. Как и говорила служанка, они единственные, которые одеты практически так, будто на них ничего и нет вовсе. Нынешняя же мода в Ладоргане для знатных дам задаёт пышные платья, высокие причёски и туго затянутую в корсет талию. Кстати, о корсете.
Я морщусь от непривычного ощущения сдавливания в районе грудной клетки и живота. Надеюсь, что не выгляжу глупо, ведь я не видела себя со стороны.
Пытаюсь отвлечься от мыслей, рассматривая лепнину, бархат и шик мероприятия, на которое я попала. Но предательские вопросы продолжают всплывать в моей голове, и я понимаю, что без понятия как завести с ним беседу. И как вообще к нему подойти.
Выросшая в деревне, я мало что знаю о манерах. Из детства я помню ещё меньше, поэтому жалею, что была слишком глупой и не расспросила у служанки поподробнее как мне стоит себя вести.
Мне остаётся уповать только на несколько уроков изящных манер, которые дала нам графиня перед аукционом. Но, исходя из них, приглашать на танец должен меня он, а не я его.
Делаю вид, что рассматриваю красивую вазу с алыми розами и взглядом ищу его среди гостей. Но в той компании, где стояла графиня, его больше нет.
Внутри всё холодеет, а и без того расшатанные нервы дают о себе знать. Я начинаю отчаянно искать его глазами, моля, чтобы он не покинул зал.
Я ведь даже не знаю зачем ему этот танец. И почему надо делать такой отвлекающий маневр. А что, если он раздумал давать мне свободу? Что тогда?
Горло жжёт, но я не позволяю предательским слезам прорваться наружу. Я его найду, обязательно найду!
Не видя его нигде, оборачиваюсь, чтобы оглядеть вторую половину зала, и неаккуратно врезаюсь в чью-то грудь. Мои пальцы успевают нащупать бархатную поверхность чёрного, как ночь, камзола, украшенного богатой вышивкой.
— Простите! — мой тихий писк слетает с моих губ быстрее, чем я поднимаю на него голову и встречаюсь взглядом с его сапфировыми глазами, сверкающими в прорезях металлической маски. И в то же мгновение я будто бы проваливаюсь в мягчайшее облако, что обволакивает моё сознание.
Я тону в его глазах, которые холодны, словно бушующие воды океана Бурь. Всё вокруг меркнет в сравнении с ним: таким невероятно красивым, даже пускай половину его лица и скрывает маска. Его чёрные волосы будто вбирают в себя весь свет — на них даже не пляшут отблески света от хрустальных ламп зала.
Не сразу понимаю, что он придерживает меня за руку с того самого момента, как я на него наткнулась, удерживая меня в вертикальном положении. Его ладонь очень горячая в сравнении с моими скользкими холодными ладонями. От него пахнет проливными дождями, грозой, хвоей и бушующим океаном в прохладную июньскую ночь. Растворяясь в его запахе, частичкой сознания понимаю, что слишком долго молчу, безотрывно смотря на него. Поэтому нехотя разрываю этот момент своими словами, будто наяву ощущая на языке вкус солёной воды океана: