По древнерусскому праву наследования внук Вячеслава, отец которого рано умер, терял право на киевский стол, однако он мог претендовать на наследство отца, а также деда. Имущество отца он получил, видимо, в 1130 г., но наследство деда после его внезапной смерти (1154 г.), мы видели, Ростислав наскоро раздал киевлянам, а то, что не успел, поручил распределить своей матери. Учитывался ли при дележе внук умершего? Летопись о нем не вспоминает, не успела, вероятно, подумать о нем и вынужденная к поспешному бегству мать Ростислава. Вопрос о наследстве возник вновь после вокняжения Ростислава в Киеве и, видимо, не сразу, тогда, когда княжения были поделены. Кажется вероятным, что характер Вячеславова внука был в деда — он был также пассивен и на многое не претендовал (недаром летописец упоминает его лишь однажды). Ростислав выделил ему новые владения в области, где «замирены» Мирятичи. Эпизод показывает, что Ростислав Смоленский оставался верховным владельцем домениальных смоленских земель и будучи в Киеве. И это понятно: великокняжеский стол был преходящим явлением, мудрый патриарх Мстиславичей Ростислав оставлял за собой всю полноту власти в смоленском домене. Рассматриваемый текст интересен еще одним: Давыд Ростиславич, недавно потерявший Новый Торг в Новгородчине, теперь был ублаготворен Витебском, который не упоминался в летописях с самого первого его упоминания (1021 г.), когда он был полоцким городом. Мы не знаем, когда он перешел к Смоленску, но, учитывая слабость полоцких князей именно в это время[962], можно думать, что Витебск отошел к Смоленску почти одновременно с Мирятичами, и в обе эти волости потребовался кто-либо из смоленских князей. В 1121 г., мы видели, Мономах приезжал в Смоленск урегулировать отношения полоцких князей, в 1165 г. полоцкий Витебск переходит к Смоленску, а в 1167 г. Роман Ростиславич не только поддерживает своего брата на витебском столе, ставшем нераздельной собственностью его земли, но еще и посылает, как я указывал, полоцкого Всеслава Васильковича на вторичное княжение в Полоцк, из которого он только что был изгнан минскими Глебовичами[963].
Наступил последний год жизни Ростислава Мстиславича. За восьмилетнее правление в Киеве он тщательно укреплял позиции своих сыновей на Руси. В Смоленске сторожил домениальные владения смоленских князей старший сын Роман, в Новгороде — Святослав, Рюрик и Давид постоянно помогали отцу в его великокняжеских мероприятиях. Еще в период княжения отца в Смоленске Рюрик участвовал в походе смолян на Туров (1157 г.), посылался отцом в помощь полоцкому Рогволоду (1159 г.), также в Чернигов в помощь Святославу Ольговичу и Святославу Всеволодовичу для обороны от Изяслава Давидовича (1159 г.), в дальнейшем он командует доверенным ему отцом киевским полком (1160 г.). Трудно решить, кто был старше — Рюрик или Давид. Ранние столы Рюрика неизвестны, Давид же в 14 лет получил (правда, ненадолго) Новгород (1154 г.). Юность этого князя, вероятно, одна из причин его изгнания. В период правления Ростислава в Киеве сыновья его укрепились вне смоленской земли и усобицами ее не раздирали и после смерти отца.
Описываемый 1167 год начался крупным мероприятием: по приказу Ростислава владимир-волынский, луцкий, бужский, гродненский князья и три его сына (Рюрик, Давыд и Мстислав) долго стояли у Канева, ожидая греческие караваны судов для защиты от половцев. В этих заботах прошли весна, лето и осень. В конце 1167 г. Ростиславом был задуман длительный поход к Новгороду для примирения новгородцев с его сыном Святославом. В Чичерске князь провел два дня в веселье и во взаимных подарках со своей дочерью и зятем Олегом Святославичем. Далее следовала своя, Смоленская, земля, его здесь встречали смоляне якобы за 300 верст (такого расстояния от Чичерска до Смоленска, как бы он ни ехал, быть не могло). Несколько ближе к городу встречали его внуки, а затем сам смоленский князь Роман, епископ Мануил и тысяцкий (?) Внезд. Весь город был на ногах: Ростислава помнили и стар и мал: он княжил в Смоленске с огромной пользой для страны — 34 года! Смоленские торжества задержали великого князя на несколько дней, далее он держал путь на Торопец во владения сына Мстислава. Но уже здесь он почувствовал себя нехорошо. Поездка в Новгород была отменена, сын Святослав был вызван к отцу на Луки, куда съехались и все именитые новгородцы. Примирение состоялось, новгородцы клялись держаться Святослава до его смерти, и с новыми подарками старый князь, чувствовавший себя все хуже, повернул в Смоленск. Стало ясно, что он умирает, и сестра Рогнеда уговаривала его остаться, чтобы «лечи Смоленьски в своем ему зданьи». Умирающий понимал, что судьбы стола великого князя зависят от того, где он умрет и будет положен, и требовал везти его скорее в Киев. Ростислав несомненно надеялся привести к присяге киевлян его сыновьям. Его везли кратчайшим путем через домениальные земли смоленских князей на юге страны. Но судьба решила иначе: в селе своей сестры Рогнедине (в волости Заруб, ныне Рогнедино Брянской области), Ростислав подозвал своего покладника[964] Ивана Фролковича (может быть, это Иванко ручечник?) и боярина Бориса Захарьевича и сказал: «Взовита ми Семьюна-попа, ать створить молитву!». Требовался духовник: Ростислав отходил. Летописец подробно рассказывает, как перед смертью молился великий князь, как стихал его голос и по вискам текли слезы. Он умер 14 марта 1159 г.[965] Вместе с ним уходил в прошлое целый мир. Его положили в Киеве «у святаго Федора, в отни ему манастыри» (21 марта). Повествование Ипатьевской летописи о последнем путешествии и смерти Ростислава Мстиславича — одно из самых сильных мест этого источника.