17 мая 1195 г. Давыд Ростиславич въехал в Вышгород. Торжество Рюриковичей не имело границ. Семь грандиозных обедов с богатейшими взаимными подарками следовали один за другим. Из их описания следует, что Вышгород по-прежнему принадлежал Давыду Смоленскому, Ростислав же Рюрикович получил некогда отцовский Белгород. Помимо родственников, специальные обеды были у Давыда с монахами киевских монастырей, со знатнейшими киевлянами, черными клобуками (которые «попишася у него вси»[1015]). Видимо, эти дипломатические буйные трапезы были необходимы для прочного мира с местным монашеством, боярством, союзниками и для Давыда Смоленского.
Однако вскоре торжество было омрачено новыми тяжбами «о волостях». Всеволод III считал себя обойденным в Русской земле, требовал волостей, данных Роману Мстиславичу и т. д.
Дело пошло и дальше. Последние, с кем предстояло «установить ряд», были, как всегда, непокорные Ольговичи. Осенью 1195 г. Рюрик, Всеволод III и Давыд предложили Ольговичам «не искати отцины нашея Кыева и Смоленьска под нами и под нашими дѣтьми (…) како нас роздѣлилъ дѣдъ наш Ярослав (Мудрый. — Л.А.) по Дънѣпръ..»[1016]. Ольговичи гарантировали это только при жизни отцов. Разгневанный Всеволод двинулся было на Ольговичей во главе с игуменом Дионисием. Ольговичи соглашались на все, и Всеволод «има имъ вѣры и ссѣде с коня». Дальше по инициативе Ольговичей произошло перемирие с Рюриком, в результате которого этот князь распустил свою дружину, отпустил половцев «и сам ѣха во Вроучии соихъ дѣля ороудѣи».
Во вторник 5 марта 1196 г. (летописец пользовался мартовским летосчислением) крупное землетрясение в Киеве было воспринято как предзнаменование великих бедствий. На этой же первой (Федоровой) неделе «Великого говения» (поста) Ольговичи нарушили крестное целование с Рюриком и двинулись в Смоленскую землю для завоевания Витебска (хотя он им был обещан, и следовало ждать переговоров послов между Всеволодом III и Давыдом Смоленским), где сидел зять Давыда. Во главе Ольговичей был Олег Святославич с войском, на стороне которого находились и полочане. Путь к Витебску сопровождался разграблением Смоленской земли, и, узнав об этом, Давыд послал против Ольговичей племянника Мстислава Романовича Ростислава Владимировича (сына Владимира Мстиславича) «с полкомъ своимъ» и «смолнянъ» под предводительством рязанского княжича Глеба.
Во вторник второй недели поста, т. е. 12 марта, утром было новое землетрясение. Однако «знамение» не остановило воюющих, и в тот же день бой начался. Ольговичи «отоптавшеся во снѣгоу — бѣ бо снѣгъ великъ», и дружина Мстислава увидала их близ леса. Смоленское войско разделилось: Мстислав бросился на Олега, а тысяцкий Михалко должен был со смолянами ринуться на «полоцкий полк». Мстислав «потопташа» стяги Олговы и сына его Давыда «искоша». Однако смолянам так не повезло: не доехав до Полоцкого полка, они бросились назад. Полочане не стали их догонять, но кинулись на помощь Олегу и ударили в тыл Мстислава. Тыловые части этого князя, таким образом, были взяты в плен, а Мстислав с дружиной, возвратившийся из далекой погони за спасавшимся Олегом, ничего не подозревая, въехал в полоненное свое тыловое войско и был взят полочанами в плен. Ростислав же Владимирович, дружина Давыда Смоленского и рязанский княжич Глеб (зять, как здесь указано, Давыда Смоленского), также возвращаясь из погони за Олегом, уже поняли ситуацию и бросились напрямик (со всеми оставшимися в Смоленск «ко Давыдови»). Бой был кончен поражением смолян.
Дальнейшие сообщения летописи продолжают поражать подробностями. Возвратившийся после бегства Олег был приятно поражен случившимся, «испроси оу Бориса оу Дрюютьского князя, Мстислава Романовича» (известно даже, кто охранял его до возвращения Олега!). Приводится грамота Олега к черниговскому Ярославу, который срочно вызывался со своей братией для похода на Смоленск «сякого ны веремени не боудеть пакы!». Ольговичи не замедлили явиться громить Смоленскую землю, и ее судьба висела на волоске. Спасти брата мог только Рюрик Ростиславич, и все зависело от быстроты информации его Давыдом…
Как Deus ex machine вмешался киевский князь в совершавшееся в его родной земле: крестные грамоты с Ярославом возвращались этому князю, и здесь же, в пути (где его догнали послы Рюрика), он прочел сопровождавшую их гневную грамоту киевского сюзерена:
«Ажь (если) еси поѣхалъ брата моего оубить и обрадовался еси сему, то оуже соступилъся еси рядоу и (с) крестного целования. А се ти крѣстныя грамоты, а ты поиди ко Смоленьскоу, а язъ к Черниговоу, да како насъ Богъ рассоудить и крестъ честныи!»