Не приходится сомневаться, что родоплеменная кривичская знать конца IX–X вв. (по материалам курганов) жила за счет эксплуатации местного населения, но об этом можно только догадываться. В нашем распоряжении имеются сведения лишь о внешней дани, которая выплачивалась кривичами сначала варягам. Как это произошло?
Слабая плодородность почв Скандинавского полуострова поставила его разрастающееся население в VII–VIII вв. перед угрозой голода и, как известно, стала причиной переориентации жителей на занятия торговлей и грабежом в чужих странах[458]. Традиции мореплавания шведов отмечались еще Тацитом[459], скандинавы бороздили моря и в IX в. оказались и на Руси. «Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словѣнех, на мери и на всѣхъ кривичѣхъ», — говорит летописец под 859 г. На радимичей варяжская дань, видимо, не распространялась, там, судя по продолжению этого же текста, ее «козари имаху»[460]. Племенная граница между смоленскими кривичами и радимичами, следовательно, разделяла тогда даннические интересы варягов и хазар в русских землях.
Племенным центром смоленских кривичей, судя по летописи, был Смоленск («их же градъ есть Смоленскъ; тудѣ бо сѣдять кривичи»[461]) расположенный в IX–X вв. на месте современного Гнездова, в 10 км ниже нынешнего Смоленска[462]. По данным археологии, это был, как и писал летописец, крупный центр, знакомый к тому же хорошо скандинавам. Если верить летописи, в 882 г. он был взят двигавшимся в Киев Олегом, который значительно укрепил даннические отношения кривичей: «Олегъ нача городы ставити, и устави дани словѣномъ, кривичемъ и мери и устави варягомъ дань даяти от Нова города гривенъ 300 на лѣто, мира дѣля, еже до смерти Ярославлѣ даяше варягомъ». Новгородская летопись уточняет: дань варягам платили не только Новгород, но и словене, кривичи и меря[463].
Как собиралась варяжская дань с кривичей? В.Т. Пашуто полагает, что варяги, не имевшие, как он думает, среди покоренных для дани племен опорных пунктов, «совершали набеги, «приходяще»[464]. Как при такой стихийной системе обирания населения (когда жители, несомненно, прятались в лесах) получался доход от мужа, он не объясняет, но очевидно, что сбор дани с каждого жителя был возможен лишь при тесном контакте варягов с верхушкой общин (где это только и могли знать). В интересующее нас время у кривичей существовала система погостов раннего типа — административно-религиозных центров общин[465], куда стекалась, помимо других сборов, видимо, дань, предназначавшаяся воинственным норманнам. Позднее, когда дань шла уже в Киев, погосты приобрели твердое «новое назначение — административно-фискальных округов»[466]. Контакт иноплеменных даньщиков со старейшинами погостов был обычным явлением и намного позднее[467]. Присмотримся к летописи, где есть важный и развернутый во времени материал. Словене, кривичи, меря и чудь, узнаем мы, сначала жили родами, т. е. «большими родственными коллективами, со своим внутренним управлением»[468] и платили дань варягам. Затем, восстав против них, они «изгнаша я за море», после чего якобы убедились в несостоятельности собственного управления и вызвали варягов опять. Последние два факта имеют дату 862 г., и все предыдущее, следовательно (первая дань варягам), выплачивалось ранее, очевидно, в середине IX в.
Итак, с изгнанием варягов у интересующей нас ветви кривичей начался период развития, когда «нача сами володети и города ставити». Чем «володети» и для чего «города ставити»? Владеть, несомненно, не земельными участками, которых тогда на Руси было более чем достаточно. «Володение» самих кривичей здесь противопоставляется предшествующему «володению» варягов. Значит, термин «володети», охватывавший власть, суд, дань, в этом случае более всего относился к последней. Кто-то в среде кривичских племен теперь вместо варягов собирал дань и, очевидно, ставил укрепленные пункты для ее охранения. Так мы получаем первые, хотя и косвенные сведения о родоплеменной знати у словен, кривичей и других племенных объединений (о «нарочитых» и «лучших мужах», местных князьках), которая, по уходе варягов (а может быть, и при них), собирала дань со свободных общинников. Это была традиция, идущая с последних этапов первобытного строя[469], явление привычное для населения, но все же вряд ли проходившее без конфликтов как с самими данниками, так и с общиной и с другими такими же собирателями дани в пограничных зонах (где интересы тех и других сталкивались). Это, видимо, и нашло отражение в лаконической фразе летописца «всташа сами на ся».
464
465
467
468
469