Андрей Васильевич: первый вызов в прокуратуру!— спрашивали сначала о пустяках, а потом пошли более серьезные вопросы. Об обслуживании олимпийских игр, о питании туристов и многое другое. Беседа продолжалась 2 часа. Через неделю вызов повторился: на этот раз интересовались его отношением с начальником ОБХСС, с директорами вагонов-ресторанов, распределением рейсов.
Вечером Андрей Васильевич зашел в каморку к дяде Грише (он терпеть не мог эту вонючую берлогу своего сторожа), но его дома не застал. За столом сидела пьяная Махоня, подперев рукой голову, и пела старинную блатную песню.
— Мария Ивановна!— обратился он к ней.
Махоня подняла голову, единственный уцелевший золотой зуб сверкнул в гнилом рту.
— Скурвился мой Гришка,— сказала она, мотнув сальными лохмами и поведала такую историю:
Дядя Гриша приобрел где-то быстроходный катер, назвал его красивым именем «Альбатрос». Причаливал к берегу Смоленки, а в свободное время совершал прогулки по Финскому заливу, особенно часто заезжал в Лисий Нос, где оказалось, по его словам, жила бывшая санитарка Анюта, с которой Гриша познакомился, когда лежал в госпитале. У нее от инвалида Гришки — сын, которого зовут тоже Григорий.
Махоня заплакала пьяными слезами:
— Я отдала ему все лучшее и осталась одна. Махоня икнула и уронила голову на стол. Вдруг появился дядя Гриша, возбужденный, взъерошенный, сквозь рваную робу проглядывала тельняшка, на голове старая мичманка.
— Вы что же, Григорий Александрович, свою подругу забываете? — кивнул на спящую Махоню, Андрей Васильевич.
— Шалава, кляча старая, подзаборница, пьяница. Да у меня другая есть, фронтовая подруга, мать моего ребенка.
— Это та, которая в Лисьем Носу? — уточнил Андрей Васильевич.
— Махоня доложила? Я свою Анюту ни на кого не променяю,— достал из-за пазухи медальон с фотографией.
— Вот он сыночек мой, Гришаня! Будет нам опорой на всю оставшуюся жизнь. Я за него кому угодно горло перегрызу. А с Махоней развод. Пошла она к чертям, кобыла старая...
Андрей Васильевич усмехнулся:
— Дядя Гриша, это ваши семейные дела. А вот как поживает мой чемоданчик, что я оставил у тебя на хранение?
— С чемоданчиком все в порядке, у моего Гришани зарыт в надежном месте. .Никому до него не добраться. Я вашим доверием дорожу. А заслужил дядя Гриша такое доверие после одного случая.
Ранней весной, после приобретения Андреем Васильевичем «Москвича», дядя Гриша проснулся заполночь, выглянул в окно. Из окна его каморки хорошо просматривается гараж, он увидел у дверей две фигуры. Дядя Гриша нажал ручку секретного рубильника. Короткий вскрик и обе фигуры упали. Дядя Гриша отключил рубильник, подошел к гаражу. «Трупы» еще дышали. Дядя Гриша коротким ударом своей культи по головам «трупов» продолжил их беспамятство, отволок к берегу реки Смоленки и бросил в темные воды.
Махоня все это видела из окна. Когда он вернулся, она сказала:
— Что же ты Гриша, наделал. Таких молоденьких сразу на тот свет.
— Наркоманы они и бандиты,— ответил он и показал шприц и набор ампул, которые извлек из карманов мертвых молодчиков.— Так что сотворил я Богу угодное дело, избавил землю от этой скверны.
Утром он доложил о случившемся Андрею Васильевичу. Тот проникся еще большим доверием к Култыну.
Дальше события разворачивались так: Андрея Васильевича арестовали не так, как описывается в детективных романах. Его вызвали в прокуратуру и домой он больше не вернулся.
Пришли домой с обыском, чтобы описать имущество, но оказалось, почти все в квартире принадлежит жене Андрея Васильевича, а она уже с ним год в разводе.
Дядя Гриша не знал об этих событиях, верно нес службу по охране гаража. Стерег новенький «Москвич», который купил для сына Андрей Васильевич и по-прежнему ездил в Лисий Нос к своей фронтовой подруге.
В тот вечер, последний вечер для дяди Гриши, он подрулил к берегу Смоленки. На
берегу его ждала пьяная Махоня, она закатила ему пьяную истерику, забыв предупредить, что возле гаража весь день крутились какие-то люди. Дяде Грише надоел лай Махони, он спрыгнул с катера и довольно крепко приложился кулаком к Махоне. Она упала в грязь. А он преспокойно пошел по направлению к церкви Святого Воскресенья. Махоня приподняла голову, что-то прокричала вслед. Потом встала на четвереньки, залезла на катер, бормоча проклятие. Она открыла крышку бензобака, бросила туда резиновый шарик-ниппель, подарок Андрея Васильевича. Потом, сойдя на берег, качаясь зашагала в сторону церкви.
— Будь ты проклят, Гриша, и дети твои! — сказала она.— Господи, покарай ты его нехристя и убийцу.
Вдруг разверзлись вечерние облака и в радужном сиянии появился Христос и сказал:
— Молись, раба божья Мария!
Она встала на колени, хотела перекреститься, да сердце ее остановилось. Она упала на землю, на этот раз навсегда...
А с Григорием вот что было. Много лет назад, шатаясь по полуразрушенной церкви Святого Воскресенья, дядя Гриша обнаружил в углу иод мусором засыпанный лаз, раскопал его. Это был тайный ход, который куда-то вел. Дядя Гриша обследовал его дотошно и обнаружил, что подземный ход ведет очень далеко, достигает бывшего здания богодельни, где помещался склад РЖУ. И вот теперь дядя Гриша попал в свою каморку именно через этот лаз.
Приполз в комнату, зажег свет. Это увидел стоявший на улице полковник Сорокин с двумя парнями из группы захвата. Побежали к дверям, стукнули еще раз. Дверь не открывалась.
— Выходи, Григорий, по-хорошему!
Свет в комнате погас, раздался выстрел, пуля пробила дверь, и тишина.
— Ломаем дверь, ребята,— приказал полковник Сорокин.
Оперативники поднапряглись, дверь не выдержала. Комната была пуста. В углу виднелся открытый люк: Култын ушел.
— Быстро на берег реки,— скомандовал Сорокин,— он ушел в ту сторону.
Култын прополз лаз, таща за собой спортивную сумку, добежал до катера, вскочил в него. Мотор не заводился.
— Вылезай, Култын, приехали! — раздался голос Сорокина.
Култын сделал последнюю попытку завести мотор. И вдруг над притихшей вечерней рекой прогремел взрыв. Сработал ниппель, брошенный в бензобак Махоней. «Альбатрос» развалился на куски. По кустам кладбища зашуршали обломки катера. К ногам полковника Сорокина упала полуобгоревшая человеческая рука. На безымянном пальце сверкнуло, кровавой каплей, кольцо с рубином, семейная реликвия барона Корфа. Полковник нагнулся, достал из кармана полиэтиленовый пакет, положил в него обгоревший ошметок и рубин сверкающий кровавым отблеском, и три лилии на нем напомнили о событиях, происшедших с перстнем барона Корфа.
Эпилог
В мае 1990 года праздновалось тысячелетие крещения Руси. В Смоленской церкви проходили торжественные молебны. В один из этих дней настоятель Смоленской церкви получил посылку: фанерный ящик, обшитый серой парусиной, обратного адреса не было. Когда ящик был вскрыт, в нем оказались драгоценности и письмо, написанное красивым, спокойным почерком:
«Владыко! К Вам обращается сын великого грешника Григория Чемергесова. Мой отец много зла причинил людям, за что и сгорел в гиене огненной. Я, раб божий Григорий, передаю на восстановление храма Святого Воскресенья и на поддержание православной веры все то, что оставил мне отец. И пусть это богатство послужит благородному делу.
Да умалятся грехи моему отцу на божьем суде!
Сын Григория Аверьяновича Чемергесова, Григорий Чемергесов! Аминь!»
В ноябре 1991 г. великий князь Владимир Кириллович по приглашению мэра Санкт-Петербурга А. А. Собчака был в нашем городе и посетил Смоленское кладбище. Когда великий князь выходил из часовни Ксении Блаженной, он сказал: «Счастливы те православные, которые живут в этом городе под покровительством Ксении Блаженной.»
Пожелаем и мы счастья жителям нашего города.
