С таким напутствием Петер Клаусович отправился в Хиславичи. С собой он взял тысячу рейхсмарок и на своё удивление довольно быстро договорился с комендантом. В этот раз он даже не записывался на приём, хотя и с ноги дверь тоже не отворял. Секретарь просто доложил, что явился профессор. Прозвище почему-то приклеилось к Дистергефту, вероятно, по судьбе у него было им стать. Комендант приветствовал вошедшего стоя, предложил присесть и во время разговора всё время ухмылялся. Видимо, ему рассказали про поездку, как трясло Клаусовича после казней, и чувство превосходства своего духа перед "учёным прыщом" скрыть не мог. Даже когда Петер заикнулся об охотничьем ружье, Долерман всё с той же улыбочкой не увидел препятствий, предложив любое на выбор из трофейного арсенала. Только вот с патронами была проблема. Оказывается, в районе уже есть спортсмен-охотник, расстрелявший их практически все. Так что если "профессор" найдёт пути подхода к начальнику района Шванде, то милости просим. Но есть и ещё один путь. Это поступить на должность переводчика. Тогда и пистолет получить можно, а то и целый карабин. Подумаешь, привлекут пару раз что-нибудь перевести, зато на службе Рейха. Петер Клаусович пообещал подумать, сделав упор, что на службе он находится уже давно, а службы они разные бывают. После этих слов ухмылочка у Долермана пропала. Утром известили все комендатуры об усилении охраны любого мало-мальски значимого музея по всей области. Готовились к прибытию в Смоленск в середине сентября какого-то шишки из аппарата Розенберга. У Долермана это вылетело из головы, музеев-то в Хиславичах не было. А "профессор" возьми, да напомни, с кем дружбу водит. Сошлись пока на ружье без патронов, номер которого был вписан в разрешение. Так что отдал Дистергефт в итоге тысячу марок коменданту, условившись, что месторасположение военнопленных, о прибытии которых староста известит, будет в Прилепово. А уж с конвоированием он как-нибудь сам решит. Как только за "профессором" закрылась дверь, комендант пересчитал деньги и приказал соединить с Германом из мастерских в Шаталово. Через несколько минут секретарь доложил о выполнении и Долерман услышал:
- Здесь Рейсс.
- Приветствую, "австрийский лис". Это Долерман.
- Машина добралась до тебя?
- Да. Всё, как договаривались. Сам заберёшь, или матери выслать?
- Лучше домой. Сегодня ты жив, а завтра русские бомбы превратят тебя в фарш. Ты поэтому позвонил?
- Нет. Окажи услугу. Пришли завтра мне четверо русских. Один из них должен быть водителем.
- Где я тебе возьму водителя?
- Двадцать за каждого.
- Тридцать.
- За водителя двадцать пять. Это последнее слово. Рядом с тобой за банку сметаны можно выменять. И чтоб не буйные были.
- Ладно. Завтра будут, но верни грузовик к вечеру.
Долерман положил трубку. "Как хорошо иметь родственником такого придурка", - подумал комендант и отложил часть суммы в сторону. Оставшиеся деньги легли в несгораемый шкаф, где уже дожидались нового владельца золотые коронки, кольца и несколько монет царской чеканки. Всё это было отнято у недавно расстрелянных хиславичевских евреев. Конечно, кое-что утекло комендантскому взводу, за всем не уследишь, но львиная доля осела именно в этом сейфе. И если брат жены, "австрийский лис", убивал из удовольствия, то Долерман из жадности. Неважно, кто: русский или белорус, украинец или еврей, поляк или литовец; если на нём есть золото или какая ценная вещь, комендант возжелал получить это себе. К людскому несчастью, золотой телец старательно оберегал своего адепта. Во Франции в Долермана стреляли из рогатки - только шишка на лбу; в Польше пытались отравить - выжил, даже здоровее прежнего из госпиталя вышел; теперь наступил черёд Смоленской земли.
Выйдя из комендатуры, Петер навестил почту, а потом и госпиталь. Ему очень хотелось пообщаться с кем-нибудь нормальным. От разговора с Долерманом его снова стало тошнить, настолько неприятный был тип. Знакомый врач по традиции пригласил его в беседку и обратил внимание на его глаза. После чего попросил Дистергефта показать язык, коснулся пальцем кончика носа и поставил диагноз.
- Я уже отвык от нормальных болезней. У Вас, мой дорогой, самый настоящий невроз. Перистальтика замедлена? Я прав?
- О чём вы? - Не понял его Петер.
- Тошнота, рвота есть? - Не унимался доктор.
- Да. Со вчерашнего дня. Мне так плохо было, я ещё стакан самогона выпил.
- Пить чай с мятой, больше спать, вкусно есть и никаких переживаний.
Петер попытался узнать подробности заболевания, но в этот момент появился санитар, сообщив, что лейтенанту Людвигу стало плохо, и врача просят к раненому. Попрощавшись, Клаусович докурил сигарету и расстроенный своей внезапной болезнью побрёл в усадьбу.