– С заколдованной ученой попой, – прошептала Полинька.
Даша не удержалась и прыснула.
– Что? – вскинулась мадмуазель Бежо, – это ты, маленькая смутьянка?
Бежо подошла к Даше и взяв ее за подбородок, приподняла ее лицо.
– Сегодня ты смеёшься над своей метрессой в классе, а завтра на площади ты будешь призывать отрубить голову своему монарху?
Дашу все еще сотрясал нервный смех.
Ей очень сильно представилась говорящая зачарованная попа среди стола, вокруг которого столпились рыцари и вельможи, которые с полною серьезностью задают этой заднице вопросы. А та им отвечает…
И вместо того, чтобы повиниться перед мадмуазель Бежо, Даша вдруг еще сильнее задрожала и наконец прыснула самым откровенным смехом.
– Вон из класса, – закричала мадмуазель Бежо, – два часа на коленях в темной комнате, нет. Три часа!
Елистрат – старый, переслуживший свои двадцать лет солдат из инвалидной команды, горестно вздохнув, закрыл за Дашей дверь. Закрыл и ключ повернул.
Ах, как страшно в тёмной комнате!
Тут паутина. Тут пауки.
И наверное, мыши.
А надо стоять на коленках. И все время кажется, что пауки и мыши подбираются к тебе. Лезут по подолу платья. Подбираются под подол.
Брррр!
Даша на всякий случай стала молиться:
Пресвятая владычица моя, Богородица, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от меня смиренной и окоянной рабы твоей уныние, неразумие, нерадение и вся скверныя лукавая и хульная помышления от окоянного моего сердца и от помраченного ума моего, и погаси пламень страстей моих, яко нища есмь и окаянна раба Твоя. И избави мя от многих лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых свободи мя. Яко благословенна еси от всех родов, и славится пречестное Имя Твое во веки веков…
Не успела Даша сказать "аминь", как ключ в дверях снова со стуком поворотился.
– Вот товарку тебе привел, чтоб не так страшно было, – сказал Елистрат.
Это была Полинька.
Подружки обнялись.
– А тебя за что? – спросила Даша.
– А я как тебя выгнали, тоже хохотать принялась, – сказала Полинька.
– И что теперь с нами будет? – спросила Даша.
– А ничего не будет, – ответила Полинька, – через час выпустят.
Но час этот тянулся чрезмерно долго.
Коленки резало.
И подъемы стоп затекали.
– Полинка, тьян, а если бы кто вдруг узнал, что ты или я невинности лишились, что бы с нами сделали, как ты думаешь?
– А кто нас невинности бы лишил? – переспросила Полинька.
– Это не важно, – нараспев сказала Даша, – важно что вот узнали бы, что ты или я уже с кем то махаемся, как ты думаешь, нас бы только в тёмную или куда подальше посадили?
– С Елистратом что ли махаемся? – недоуменно пожала плечиками Полинька.
– Дура что ли! Какая разница с кем – хоть с истопником Ерофеем, хоть с поручиком Ордынским из Семеновского полка, важно что с нами бы сделали?
– Нет, Дашутка, есть разница, – ответила Полинька, – если бы тебя истопник Ерофей девичества лишил, его бы под палки, да в каторгу. А тебя к папиньке в деревню, или в монастырь. А случись тебе с наследником махаться, так тебя бы сразу до окончания прямиком ко двору фрейлиной Его Величества…
– А если обрюхатил? – спросила Даша. – то сразу за какого-нибудь корнета или прапорщика замуж и с ним в его именьице в отставку, – подытожила умная Полинька.
– Ой, хочу обрюхатиться от наследника! – воскликнула Даша.
– И я тоже готова, – сказала Полинька.
И подруги обнявшись принялись мечтать о том, как он примется их трогать и там и тут. И как потом даст потрогать свой…
А вечером Полинька переписала себе в альбом:
Зрел ли ты, певец Тиисский
Как в лугу весной бычка
Пляшут девушки российски
Под свирелью пастушка?
Как склоняясь главами ходят,
Башмаками Влад стучат
Тихо руки, взор поводят
И плечами говорят?
Как их лентами златыми
Челы белые блестят
Под жемчугами драгими
Груди нежные дышат?
Как сквозь жилки голубые
Льется розовая кровь
На ланитах огневые
Ямки врезала любовь?
Как их брови соболины
Полный искр соколий взгляд
Их усмешка-души львины
И орлов сердца разят?
Коль бы видел ты сих красных
Тыб гречанок пеозабыл
И на крыльях сладострастных
Твой Эрот прикован был.
Он весьма проворно справлялся со всеми ее застежками. Проворно и умело.
Даше почему-то стало вдруг страшно. Это случится сейчас. Коленки предательски затряслись. Рубашка казалась ей совсем прозрачной. Голова кружится. Кружится от счастья и страха. И от храбрости своей. И его отчаянности. Только бы в обморок не упасть – вот будет совсем нехорошо. Глупо будет.
Володя бережно обнял ее. Руки его, сильные руки скользили по ее дрожащему телу.
Даша закрыла глаза и просительно потянулась к нему губами. Дыхание перехватило, это не было похоже на их поцелуи с Полинкой. Те детские поцелуи и поцелуями назвать нельзя было. Это Даша поняла, когда Володя приник к ее рту и его язык прикоснулся к ее языку. Она закрыла глаза. Была какая-то отчаянная надежда, что все сейчас с этим долгим поцелуем все и закончится. Потому что страшно!
А может, она и вовсе проснется, как не раз бывало. Сколько раз Даше снились такие сны? Нет, это был не сон. Поцелуй повторился снова, еще более глубокий и долгий на этот раз. Полинка объясняла ей, что когда так целуют, словно летишь куда-то. Летишь? Куда летишь?
Никуда она не летела. Было странно немного. И еще эти усы щекотные.
– Даша, Даша! – шептал он жарко в ухо.
Он с ума ее хочет свести этим шепотом. Даш-ш-ша! И змей-искуситель так же Еве, наверное, шипел – нашептывал. И рисунок плясал сейчас перед ее глазами – там, где змей еще на четырех лапах, с развивающимся хвостом соблазняет праматерь.
И еще он что-то говорил тихо, но Азарова уже не понимала слов его, да он и сам вскоре замолчал, продолжая покрывать ее лицо, руки, шею жаркими поцелуями.
Сводили с ума эти поцелуи. Володя словно впивался в нее губами, пробовал на вкус.
Руками блуждал по ее телу, Даша почувствовала, как он сжимает ее ягодицу. И было это и стыдно и неизъяснимо приятно.
Что он делает, боже мой, подумала девушка. И что сказала бы маменька на это?
Даша бы со стыда умерла, если бы дома узнали. А значит – это нехорошо. Было бы хорошо, все бы только об этом вокруг и говорили! Ну и пусть, пусть нехорошо – храбро думает она следом. Лишь бы с ним быть, с Володенькой. С любимым.
Интересно, какой у него… Озорная мысль давно не давала покоя и вот-вот она все узнает сама. Если бы не слишком большой, а то ведь больно будет, наверное. Или стоит претерпеть муки, за которыми должно быть неслыханное, непредставимое ей сейчас блаженство?! А вот если бы совсем без боли! А если он небольшой, то может она ничего и не почувствует. Ни плохого, ни хорошего. Будь, что будет – подумала она смиренно.
Она вздохнула, позволила уложить себя в постель. Хорошо, что свечу погасили, в темноте легче. Очень было неловко обнажаться перед ним. Господи, а грех ведь, грех!
Грех, пока ноги вверх, – озорно как-то раз сказала Полинка, – отпустил и господь простил!
Куда вверх?! А и в самом деле, вверх. Смешно, но, наверное, так и должно быть.
Володе виднее.
Володя лег на нее, Даша подумала, что будет тяжело. Но нет, не чувствовала она его тяжести. Его ладони спустились вниз к девичьим бедрам. Даша вздрогнула. Уже не только щеки, но и все ее тело горело. А она думала, что это для красоты говорится – о любовном пламени.