Тем же вечером, переодевшись после дежурства, Паркер отправился в ближайший бар. Он выпил пива и порцию виски, потом еще пива и еще порцию виски, и к тому времени, когда он вышел из бара, он чувствовал себя прекрасным парнем и даже жизнь его казалась ему очень даже ничего.
По пути к подземному переходу на него напали трое парней, не давших ему возможности пустить в дело свой револьвер. Его избили. Избили так, что на нем не осталось живого места. Он лежал на тротуаре в луже собственной крови, а когда пришел в сознание, крепко призадумался, а почему же его избили и кто на это отважился. В результате чего он сделал логический вывод, что избили его друзья владельца магазина, потому что он позволил тому мальчишке избежать наказания за украденный шелк.
Ему так и не удалось выяснить, кто же подстерег его той осенней ночью.
Возможно, действительно друзья владельца магазина. Хотя это мог быть кто угодно из сотни тех людей, которые недолюбливали Паркера, несмотря на то что он порой проявлял лояльность. Хотя на самом деле не так уж важно было, кто его изувечил.
Он усвоил несколько понятий.
Ясное дело, получать побои не очень здорово. Это в кино драки обычно происходят как сражения. Человек дерется как дьявол, успевая вывести из строя дюжину противников, прежде чем свалится сам. А потом он встает. Он шатается, голова его дергается, он плюет кровью, отряхивает одежду и прищуривает глаза, предоставив зрителям размышлять, что же значит его прищур. В реальной жизни кулаки решают дело крайне редко. Те парни, которые поработали над Паркером той осенней ночью, примерно такого же сложения, что и он сам, но они были вооружены крепкими палками. Они не успокоились и после того, как он потерял сознание, били долго и жестоко, и так уж случилось, что ему повезло, потому что они вполне могли забить его до смерти; собственно, он находился всего в нескольких дюймах от того, чтобы покинуть этот грешный мир. Больше он не хотел испытать на себе такое. Так что первое, что он накрепко усвоил, был своего рода зарок: он никогда, никогда за всю свою оставшуюся жизнь не позволит избить себя. Никогда. Он заучивал это так же, как дети зазубривают катехизис. «Я никогда больше не буду избит. Я никогда больше не позволю избить себя».
А единственный путь к тому, чтобы никогда не получать ударов, бить первым, а уж потом задавать вопросы. В таких случаях очень удобно иметь значок полицейского. Проще извиниться, если люди оказались не виноваты.
Второе обстоятельство, которое усвоил Паркер, было то, что он, будучи полицейским, вел себя слишком беспечно и миролюбиво. С того дня Паркер не проявлял снисходительности даже к тем, кто плевал на тротуар. В июне Паркер поймал больше пьяниц, бродяг и мелких правонарушителей, чем любой другой полицейский участка. В своих собственных глазах Паркер перестал быть хорошим парнем. Он стал настоящим сукиным сыном, и его это не смущало. И если так случилось, что вы его невзлюбили, вам же хуже. Теперь Паркер знал, как надо жить.
«Я никогда больше не подставлюсь, — сказал он себе. — Я никогда больше не позволю себя избить».
В кафе на углу Джефф Талбот вытирал кровь с разбитого лица мокрым носовым платком. Несколько капель крови попало на воротник его куртки, и он с досадой думал о работе, которую ему придется проделать, чтобы избавиться от пятен. Луис за стойкой был больше обеспокоен состоянием Джеффа, нежели тем, что происходило на улице. Он сочувственно наблюдал за моряком, словно отец за сыном.
— Ты в порядке? — спросил он.
— В порядке, — ответил Джефф. — Что это был за парень?
— Зип?
— Его так зовут? Да?
— Я не знаю.
— Я имею в виду, какого черта он лезет не в свои проблемы? Я занимался своими собственными делами.
— А его норов такой — влезать в чужие дела. Он плохо кончит. Как Миранда.
— Я просто пытался… ну что он приключений ищет? Он что, горячая голова или кто-то в этом роде?
Луис пожал плечами:
— Да нет, такой же, как большинство людей.
— А вроде испанцы все горячие головы, разве нет?
— Кто-то — да, кто-то — нет, — ответил Луис, привычно протирая сверкавшую чистотой стойку.
— Знаешь, у нас во Флетчере не было ни одного испанца, — с ноткой удивления в голосе сказал Джефф. — До сегодняшнего дня я никогда даже не видел испанца, как тебе это нравится?
— А я до сегодняшнего дня никогда не видел никого из Флетчера, — улыбнулся Луис.
— Что я пытаюсь понять… — Джефф запнулся, внимательно разглядывая окровавленный носовой платок, потом поднял глаза на Луиса. — Ну ты кажешься нормальным.
— Нормальным?
— Я имею в виду… ты не такой, как он. — Джефф шмыгнул разбитым носом, потом спросил: — Этот Миранда тоже ведь испанец, да?
— Да.
Джефф кивнул и, казалось, погрузился в раздумья.
— Если ты так думаешь, моряк, то ошибаешься.
— Как — так?
— Сам знаешь. Но это и неудивительно.
— Это очень личное, Луис, — объяснил Джефф. — Мне надо знать. Нет, это не способ развлечься и не праздное любопытство. Это… это очень важно для меня.
— Почему это для тебя важно?
— Потому что… ну… — Он взглянул на часы на стене, размышляя, придет ли Чайна на свидание с ним. Интересно, так ли уж он хочет встречаться с ней? Нахмурившись, он ответил: — Это важно для меня, вот и все.
Глава 10
Казалось, каждый готов ко всему, что может произойти дальше.
Полицейские на улицах, на крышах и на заднем дворе были готовы. Люди, наблюдавшие за происходящим, были готовы. Зип и Сиксто, притащившие большой ящик и поставившие его прямо за заграждением, были готовы. И даже лейтенант Бирнс, похоже, тоже теперь готов ко всему. Очевидно, он убедился, что имеющиеся в его распоряжении силы расположились именно так, как он считает нужным. Он взял большой мегафон, работающий на батарейках, вышел из-за патрульной машины, приложил громкоговоритель ко рту, несколько раз дунул в него, чтобы проверить громкость, а потом заговорил:
— Миранда? Пепе Миранда? Ты меня слышишь?
Голос эхом отразился от притихших улиц. Толпа напряженно ждала ответа Миранды, но его не последовало.
— Ты меня слышишь? — снова спросил Бирнс через мегафон. Ответом ему опять было молчание. Казалось, вся площадь разом затаила дыхание, так что получился какой-то коллективный вздох. — Хорошо. Я знаю, ты меня слышишь, советую поразмыслить над тем, что я говорю. Эта и соседняя улица полностью под нашим контролем. В каждом окне и на каждой крыше напротив дома, в котором находишься ты, вооруженные полицейские. Ты в ловушке, Миранда. Ты это слышишь?
Зип и Сиксто забрались на ящик и оказались выше людских голов.
— Это место наше, вник? — сказал Зип. — Только для «Пурпурных латинос», и я не хочу, чтобы на него влезал кто-то еще.
— Как насчет этого, Миранда? — продолжал Бирнс. — Ты выйдешь сам или нам войти и вытащить тебя?
— Почему он не отвечает? — нетерпеливо спросил Зип. Повернувшись к окнам первого этажа, он сложил ладони рупором и закричал: — Ответь ему, Пепе!
— Если начнется стрельба, — говорил мегафонным голосом Бирнс, — на улице могут пострадать люди. Так как же, ты выйдешь самостоятельно?
И опять в ответ — молчание.
— Ладно, — продолжил Бирнс через некоторое время, — если ты…
И вдруг из окна первого этажа раздался голос. Словно бы ничей голос — в окнах никого не было видно. Можно было подумать, что голос прозвучал из ниоткуда, неожиданно прервав речь лейтенанта.