- Постой, - отмирает Шаррэль, когда мы проходим маленький продуктовый рынок. - Давай купим клубники.
- Опять? Дома ведь ещё много еды, на сегодня нам точно хватит.
Но он уже энергично тянет к лоткам.
- Ты же сказала, что любишь её. Сделаем на ужин клубничный мусс.
- Шаррэль... - притормаживаю. - Не стоит так ради меня стараться. Давай просто...
- Мне хочется тебя порадовать, - улыбается, набирая все фрукты подряд. - Можно?
Как спорить, когда он ставит вопрос так? Как подозревать в чём-то плохом?
- Ладно, - уступаю, понимая, что забота о ком-то действительно приносит ему удовольствие, и мои попытки отказаться только расстроят. - Тогда я помогу тебе с готовкой.
- Договорились, - кивает, протягивая продавцу деньги.
Мысли о привычных хлопотах ненадолго отвлекают Шаррэля от посторонних размышлений. Пока покупаем еду, идём, обсуждая меню, и раскладываем продукты в кладовке, он оживляется, но потом снова мрачнеет, глубоко погрузившись в себя.
Не знаю, куда делся Нардиэль, но сейчас его непосредственность была бы нам весьма кстати.
- Ты можешь рассказать мне, - предлагаю, устав от тишины.
Заниматься ужином ещё рано, так что я попросила его показать дом. Мы обошли уже оба этажа, посмотрели впечатляющую коллекцию кинжалов, библиотеку, мольберт со старыми пробными набросками и вновь вернулись в гостиную, но Шаррэль настолько молчалив, что складывается впечатление, будто я гуляю сама по себе, а он просто вынужден таскаться следом.
- Извини, - виновато улыбается демон. - Просто понимаешь, отец сказал, я слишком донимаю тебя своей любовью, и я всё думаю... Неужели, он прав? Это действительно так?
- Иногда, - чуть усмехаюсь, выдохнув с облегчением.
Инкуб хмурится, тянет меня к себе, но тут же спохватывается, вспомнив о теме нашего разговора, и просто падает на диван, закину руки на спинку и запрокинув голову к потолку. Я сама сажусь рядом. Его профиль и шея выглядят так заманчиво, что очень хочется дотронуться. Хотя бы рукой. А лучше...
- Это для тебя тяжело? - спрашивает, не глядя.
- Нет... Но порой это сбивает с толку.
- Почему? - оборачивается удивлённо. - Разве мои поступки можно понять двояко? Мне казалось, всё вполне однозначно.
Разумеется, однозначно.
Если ты из этого мира и с детства привык к тому, что у демонов всё не как у людей.
- Иногда мне трудно помнить, что ты инкуб.
Он на глазах мрачнеет.
- Ты всё ещё об этом тревожишься?
- Это для тебя поцелуи и прикосновения - пустяк, а для меня...
- Что? - Шаррэль озадаченно моргает и возмущённо выпрямляется. - Я никогда такого не говорил!
Мы на секунду замираем, пытаясь разобраться в услышанном.
В комнате так тихо, что, кажется, можно различить мягкий шорох оседающих на той стороне окна снежинок.
- То есть... Подожди-ка! - первым осеняет демона. - Почему ты решила, что для меня это пустяк?
- Почему? Инкубы не способны сильно привязываться, а наги «размораживаются» только запечатлевшись, вот почему! Мы проходили это на биологии, я сама читала в учебнике! Если женщина не «та самая», вы же ничего к ней не чувствуете.
- Но я полукровка, Ира, - медленно и очень внятно говорит он. - Понимаешь? Я ведь тебе говорил.
Да.
Но разве это что-то меняет?
Так и не обнаружив признаков просветления, Шаррэль шумно выдыхает и вдруг смеётся, от переизбытка чувств хлопнув по дивану ладонью. А потом, бросив на меня какой-то хищно-лукавый взгляд, без всякого предупреждения одним рывком усаживает к себе на колени, так что я даже ойкаю от неожиданности, автоматически ухватившись за его плечи.
От провокационной позы полюбившаяся мне чёрно-серебряная туника задирается, неприлично оголив ноги, но сейчас никому нет до этого дела. Мы смотрим только друг другу в глаза.
- Ирочка, - улыбается, ласково поглаживая по щеке, - в этом мире полукровки, как правило, наследуют только физические особенности рас своих родителей. А психологические - нет: они более глубокие и проявляются только у чистокровных. Я могу любить! Могу! Как любой нормальный человеческий мужчина!
Это такой шок, что я даже не знаю, что поразило меня больше: то, что Шаррэль действительно догадался о другом мире и говорит мне об этом вот так, между делом, или же то, что он, оказывается, не притворялся.
Как такое может быть правдой?
Инкубы ничего не чувствуют, наги полжизни проводят в эмоциональном «анабиозе», а их дети, выходит, будут рождаться нормальными? Минус на минус - плюс?
Не может этого быть...
Говорит ли Шаррэль правду или только озвучивает то, что хочет услышать каждая девушка? Не обманывается ли сам? Зельд ведь типичный наг, а Нард - вылитый инкуб, так почему же он-то - особенный?.. Не связано ли это признание с тем, что он всё-таки солгал насчёт дома художника?