Мотивы родителя лежат на поверхности. Очевидно, в скором времени ему потребуется протекция Ланского, вот он и решил подготовить почву для сотрудничества, прикрываясь интересом к личной жизни сына. Фарс, шитый белыми нитками. Но, если честно, я нисколько не удивлен. Слишком хорошо знаю отца.
– Да я только за, – наигранно радуется Елизавета. – Здорово будет познакомиться с девушкой Тимура.
Разумеется, Ланская мне не девушка. Вот уже полгода как. Но сказать об этом сейчас значит лишить себя возможности полюбоваться разгневанной Лерой. А в гневе она так красива…
– Хорошо, я приглашу Веронику, – отзываюсь, приторно улыбаясь. – Во вторник будет отлично.
– Чудесно! Тогда я приготовлю что-нибудь особенное! – Елизавета брызжет энтузиазмом. – Может, утку по-пекински? – оборачивается к дочери. – Лер, поможешь?
– Эм… – Грановская прокашливается. – Боюсь, у меня не получится присутствовать на семейном торжестве. На вторник были планы.
– Какие же? С Никитой куда-то идете?
Ну надо же. Она и матери про Матвеева рассказала. Выходит, у них все серьезно. Но раз так, какого черта нужно было целоваться со мной? Зачем приходить ко мне в комнату и кормить меня ложными надеждами, если у самой внутри не екает?
Все-таки женщины – такие суки. Иррациональные и беспощадные. А я, как дебил, на ее уловки повелся… Думал, реально что-то чувствует. С щенячьим восторгом ей в глаза смотрел. Чуть было душу перед ней не вывернул… А она что? О Никитосе в этот момент думала. Дрянь.
– Да… Да, с Никитой, – после небольшой паузы отвечает Грановская. – Вы уж извините, отменить не могу, – переводит взгляд на меня. – Тимур, надеюсь, ты не обидишься, если я пропущу ужин с твоей девушкой.
От ее интонаций за километр разит презрением. Лера умеет кусаться. И причинять боль тоже умеет. Как никто на свете.
– Ну что ты, Лер, какие обиды? – залпом добиваю кофе и с пронзительным звоном опускаю чашку на блюдце. – Все, я пошел.
Срываюсь с места и взбегаю вверх по лестнице, обратно в свою комнату. Башка трещит от противоречий, а в груди жжет, будто туда кислоту залили. Штормит. По-детски хочется к маме. Чтоб посочувствовала, обняла, по голове погладила.
Мне погано по многим причинам, но в основном потому, что ночной поцелуй с Грановской ошибочно показался мне чем-то настоящим. Он был круче, чем самый грязный, самый развратный секс. Ярче, чем триумф от выигранной гонки. Приятней, чем забористый кайф от запрещенных веществ. Он был идеальным.
И оттого вдвойне мерзко, что в нем не было ни капли искренности.
Я думал, что насыщусь ей и отпущу. Думал, что полегчает… Но по факту – лишь усугубилось. Потому что чем ближе я подпускаю к себе Леру, тем сильнее ее хочу. До боли, до помешательства, до ломоты в костях. И я ненавижу себя за это желание. Трехэтажным матом крою.
Господи… Я реально тронулся умом… Ведь это ОНА! Лера-холера. Моя чертова сводная сестра. Заноза в заднице. Кость в горле. Объект ненависти и первопричина всех неприятностей.
Когда мои предпочтения успели перевернуться с ног на голову? Когда черное в моей душе поменялось на кроваво-красное? Когда я угодил в капкан болезненной зависимости от девушки, которуюдолженпрезирать?
И самое главное: как мне оттуда выбраться?
Глава 35
Тимур
– Как тебе учеба, Вероника? Нравится? – Елизавета старается поддержать светскую беседу.
И у нее, надо признать, неплохо получается, потому что Ланская изо всех сил подыгрывает. Улыбается, с энтузиазмом отвечает на вопросы и на все лады расхваливает Елизаветину стряпню.
– Да, очень нравится, – Веро кивает, обнажая ровные зубы. – Преподавательский состав у нас сильный. Столько интересного на парах рассказывают.
– А какие впечатления от коллектива? Успели сдружиться?
– Да мы уже там все друзья и подруги, – посмеивается она, а потом хвастливо добавляет. – А меня еще и старостой группы выбрали.
– О, поздравляю! – одобряет Елизавета. – Помнится, в студенческие годы я тоже была старостой.
– Правда? – вклинивается в разговор отец.
– Да. И в студсовете председательствовала, – женщина одаривает его игривым взглядом. – Неплохо, кстати, справлялась.
– Кто бы сомневался, Лиз. Ты ведь во всем лучшая.
Вмиг делается гадко. Наблюдать за их неприкрытым флиртом – почти то же самое, что наблюдать секс. Хочется вырвать себе глаза и заткнуть ватой уши. Хорошо, что я не изменяю своей привычке и ничего не ем. А иначе бы непременно стошнило.