– А я-то думал, что…
– Простите, что побеспокоил вас, господин посол, – сказало кольцо в носу Кабе. – Благодарю за помощь.
– Не за что.
К юноше подплыл блестящий сервировочный подносик, чуть накренился в знак почтения и промолвил:
– Это снова Концентратор. Господин Ольсуль, у вас в руках гагат в форме черевелля, богато изукрашенный платиной и саммитием. Творение госпожи Кзоссин Наббард с Синтриера, в манере Карафаида. Тонкая работа, подлинное произведение искусства. Но увы, это не терминал.
– Тьфу ты. А где же мой терминал?
– Вы оставили дома все свои устройства, способные исполнять функции терминала.
– А почему мне не сообщили?
– Вы попросили не делать этого.
– Когда?
– Сто…
– Ладно, проехали. Ну, э-э… меняю инструкцию. В следующий раз, когда я выйду из дому без терминала… пускай что-нибудь запищит или…
– Непременно. Будет сделано.
Ольсуль поскреб затылок:
– Может, обзавестись нейрокружевом? Имплантом.
– Бесспорно, вам придется приложить значительные усилия, чтобы забыть дома голову. А на остаток вечера могу предложить вам один из подчиненных автономников барки. Если пожелаете.
– Ага, ладно. – Юноша отложил брошь и повернулся к буфетному столу. – Так, что здесь съедобно… Ой, его нет.
– У него выдвижной колокол раззуделся, – тихо объяснил поднос, уплывая.
– Что?
– Ах, Кабе, друг мой, вот вы где! Большое спасибо, что пришли.
Кабе обернулся; рядом с ним, несколько ниже хомомданского роста и несколько выше человеческого, парил дрон Э. Х. Терсоно. Машина была чуть меньше метра в длину и примерно вполовину этого в ширину и высоту. Скругленный прямоугольный корпус дрона был изготовлен из тончайшего розового фарфора, покрытого резным кружевом тусклого голубого светокамня. Под полупрозрачной поверхностью просматривались компоненты начинки автономника – едва заметные, как тени под керамической кожей. Аураполе, сжатое до небольшого объема сразу под плоским дном, светилось мягким розовато-фиолетовым светом, а это, если Кабе запомнил правильно, означало, что дрон занят. Занят разговором с ним?
– Терсоно, – произнес он. – Да. Ну, вы же меня пригласили.
– Разумеется, пригласил. Но знаете ли, я запоздало сообразил, что вы можете воспринять мое приглашение не совсем корректно, как приказ или даже грубое принуждение. Конечно, такие приглашения, будучи отосланы…
– Хо-хо! В смысле, оно было не обязательным?
– Да это вроде просьбы. Понимаете ли, я хочу попросить вас об одолжении.
– Правда? – Что-то новенькое.
– Да. Нельзя ли нам пообщаться в более приватной обстановке?
Приватность, подумал Кабе. В Культуре редко услышишь это слово. Обычно оно встречается в сексуальном контексте. И даже там не так часто.
– Конечно, – ответил он. – Пойдемте.
– Благодарю. – Дрон поплыл на корму, поднявшись немного, чтобы лучше обозревать гостей на палубе. Машина вертелась из стороны в сторону, и ясно было, что она кого-то ищет. – В общем-то, – тихо произнес автономник, – еще не все собрались… А. Вот. Прошу вас, пожалуйте сюда, ар Ишлоер.
Они приближались к группе людей, столпившихся вокруг Махрая Циллера. Челгрианин длиной не уступал росту Кабе, шерсть на его лице была белой, а на спине – темно-коричневой. Сложение как у хищника, крупные, устремленные вперед глаза на большой голове, сильные челюсти. Длинные, мощные задние ноги, между ними закручен полосатый хвост, переплетенный серебряной цепочкой. Вместо двух срединных конечностей, как у далеких предков, у Циллера была единственная, широкая, частично скрытая темным жилетом. Почти человеческие руки, покрытые золотистой шерстью, оканчивались большими шестипалыми ладонями, напоминавшими лапы.
Как только они с Терсоно присоединились к толпе, окружившей Циллера, Кабе снова засосало в трудноразборчивый разговор.
– …Разумеется, вам не понять, о чем я. Вы не знаете контекста.
– Глупости. Контекст известен всем.
– Нет. Вы воспринимаете ситуацию, окружение. Это не то же самое. Вы существуете. Я этого не отрицаю.
– И на том спасибо.
– Ага. Иначе вы бы разговаривали сам с собой.
– По-вашему, мы на самом деле не существуем?
– Зависит от того, что понимать под существованием. Допустим, что не существуем.
– Все это так увлекательно, дорогой мой Циллер, – сказал Э. Х. Терсоно. – А интересно…
– Потому что не страдаем.
– Потому что вы вообще не способны страдать.