А еще она подумала, что Монетт выглядит как взрослая женщина. Что она стала точно такой, какой Матильда хотела бы видеть Аишу. На Монетт было прямое платье до колен и туфли-лодочки с квадратным носком. Она носила прическу в стиле Брижит Бардо – с высоко начесанным, закрепленным множеством шпилек шиньоном, из-за которого ей приходилось держать спину очень прямо. В Монетт не осталось ничего от прежней дерзкой и нескладной девчонки, думавшей только о том, как бы унизить взрослых, поставить их в нелепое положение. Отныне она вела себя как светская дама. Обращаясь к Матильде, выразила восхищение домом, отметила, с каким вкусом подобрана обивка диванов и как изящны стеклянные фигурки животных, которые Матильда зачем-то стала коллекционировать.
Матильде было приятно присутствие Монетт. Когда девушки лежали у бассейна и загорали, она приносила им лимонад, и Аише начинало казаться, будто она туристка и проводит отпуск в каком-нибудь отеле. Мать вела себя с ней крайне предупредительно, и это ее смущало. Убирая со стола, Матильда наотрез отказывалась от помощи дочери. Она говорила:
– Сиди, сиди, ты ведь очень устала.
Аиша уже не чувствовала себя здесь как раньше. Этот дом, где она выросла, казался ей чужим, а его стены, новая мебель, новые картины смотрели на нее враждебно. Ей не хватало прежней свободы, ее тихой комнатушки, крошечной, как у прислуги. Здесь у нее возникло ощущение, что ее превратили в маленькую девочку, и это бесправие ее раздражало.
По утрам Матильда входила к ней в комнату. Раздвигала занавески и целовала Аишу, как в старые времена, когда нужно было собираться в школу. Мать заставляла ее есть, гулять на свежем воздухе, напоминала, как опасно находиться на солнце, вызывающем мигрени, как вреден пустынный ветер шерги, иссушающий дыхательные пути. Аише хотелось сказать ей, что все это зыбкие теории, не подтвержденные научными исследованиями. Но она промолчала. В конце июня, когда в лицее шли экзамены и Монетт была занята, Аиша предложила матери помочь ей в амбулатории, перед которой каждое утро выстраивалась длинная очередь. Матильда согласилась, впрочем, без энтузиазма. Когда Аиша была маленькой, Матильда называла ее своей медсестрой и позволяла обрабатывать раны и накладывать повязки. Поручала дочери разрезать маленькими ножничками блистеры таблеток, но лекарства крестьянкам всегда выдавала сама, словно священник, оделяющий прихожан святыми дарами. Она выслушивала откровенные признания, спокойно и властно заставляла пациентов побороть стыдливость и расстегнуть халат либо спустить штаны. Со временем она уверовала в свою мнимую ученость, как служители церкви верят в собственные завлекательные истории.
Матильда, приехавшая в Марокко в 1946 году, кичилась тем, что она единственная женщина в семье, получившая приличное образование. Она хвасталась, что читает романы, говорит на нескольких языках, умеет играть на фортепьяно. Поначалу она страшно гордилась успехами дочери и похвалами ее учительниц-монахинь в школе. Потом с тоской ждала того дня, когда Аиша обгонит ее в знаниях. Ведь тогда Матильда будет разоблачена. Ее дитя поймет, что мать – всего лишь самозванка, которая не знает ровным счетом ничего или, по крайней мере, знает лишь самую малость. Когда Аиша поступила в лицей, выяснилось, что мать не в состоянии помогать ей с домашними заданиями. Цифры у нее перед глазами превращались в бесформенную мешанину, лишенную всякого смысла. Уроки истории, географии и философии – этот предмет был самым ужасным – казались ей совершенно непонятными, и она недоумевала, как детишки в таком возрасте могут усваивать столько знаний сразу. Она боялась вопросов дочери и ее взгляда, обращенного к ней. Сидя за письменным столом и положив ладони на книгу, Аиша поднимала на мать огромные черные глаза, а та ничего не могла ей сказать.
Матильда нисколько не сомневалась, что не без ее участия Аиша выбрала профессию врача. Именно она развила в ней склонность лечить людей, позволила, несмотря на детский возраст, читать медицинские журналы, которые давал ей Драган. Но теперь Аиша превзошла ее. Она обладала обширными, неоспоримыми знаниями. Худенькая робкая девушка двадцати одного года теперь взяла власть в свои руки, и это было унизительно для ее матери. Амбулатория, видимо, показалась Аише убогой. Наверное, она разглядывала стены в надежде найти на них, как в кабинете Драгана, рамочку с дипломом какого-нибудь заграничного университета, который давал бы право ее матери распоряжаться жизнями других людей.