А то, что мать Сталина была глубоко верующая христианка, так это для проституток и шлюх. Оглянитесь вокруг и убедитесь.
К тому же она — женщина, а они всегда предают первыми.
Но даже если бы Сталин по крови ближайших родственников русским и не был, то он им стал, потому что стал русом, посвящённым древнейших культов, а эти древнейшие культы подводят к русскому языку, языку Хранителей (хранителей Прародины). Что удивляться, что Сталин стал знатоком именно народного языка, не прошедшего фильтрацию в руках цивилизаторов.
Если бы кто из электората мог думать головой, то такая деталь как «обороты речи у него хорошего народного языка» могла объяснить им многое.
Сталин позволить себе сказать о себе правду не мог, не имел права — никому.
Но это при биологической жизни.
После начала его жизни в ином качестве — а ведь он оставил на воде след — дело другое.
Правда о Сталине не может быть не высказана — на пороге пришествия его преемника.
Да, конечно, многие ещё при жизни Сталина пытались понять, кто он такой на самом деле. В частности, так называемые писатели. Пытались — но напрасно. Они не знали древней русской культуры.
Один только Булгаков — кстати, как и Толстой не член Союза писателей — кто такой Сталин, что он именно тот самый Предречённый, понял. Не случайно, пьеса о Сталине сначала называлась «Мастер» (а Булгаков работал над ней параллельно с «Мастером и Маргаритой», то есть, в сущности, это единая вещь), потом «Пастырь» (человек, прошедший посвящение не только от волка, сокола и собаки, но и от северных оленей тоже!).
Сталин, который, на удивление, не запрещал никаких произведений Булгакова, иногда, казалось бы, откровенно белогвардейских, — запретил, на удивление, только одну пьесу — пьесу о Себе, Рубке, Великом Сталине, Предречённом.
Запрет этот исходил из того же источника, что и кочующий акцент Сталина — всё на благо России.
«…Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство.
Губернатор. Пожалуйста.
Адъютант (читает). «Вайнштед уволил на Ротшильде 375 человек. Подпись: полицеймейстер города Батума».
Губернатор. Сколько?
Адъютант. 375.
Губернатор. Гм… И опять — не угодно ли! Уволил! Почему уволил? Зачем? Ведь он целую, так сказать, роту уволил. Позвольте, этот Вайнштейн… это… э… управляющий?
Адъютант. Так точно. Вайнштед.
Губернатор. Это безразлично. А важна, опять-таки, причина увольнения и смысл его. Смысл! Запросить.
Адъютант. Слушаю. (Выходит и через короткое время возвращается.) Срочные, ваше превосходительство.
Губернатор. Да, да. Содержание.
Адъютант (читает). «Вследствие падения спроса на керосин в жестянках на заводе Ротшильда Вайнштейном уволено 390 человек. Подпись: корпуса жандармов ротмистр Бобровский».
Губернатор. По крайней мере, ясная телеграмма. Толковая. Неприятная, но отчетливая телеграмма. Но, позвольте, тут уж кто-то другой, какой-то Вайнштейн?
Адъютант. Это тот же самый, просто в одной из телеграмм ошибка.
Губернатор. Но в какой из телеграмм?
Адъютант. Затрудняюсь сказать, ваше превосходительство.
Губернатор. Ну конечно, это все равно. А важно вот что… гм… «Падения»… Полицеймейстер телеграфирует — 375 человек, а ротмистр — уже 390… Впрочем, и это не важно, а важно… э…»
Текст — всегда — прочитывается через контекст. Он для того и написан, чтобы понимали не все, а только те, кто того достоин.
«…Губернатор. Вы сказали, служил в консерватории?
Трейниц. В обсерватории.
Губернатор. Да, да. Но это безразлично…»
Когда отрицательный персонаж столько раз повторяет «не важно», то это литературный приём. Иными словами, толкование надо начинать с Ротшильда — всепланетный символ, между прочим. А губернатор отнюдь не глуп — это видно по всем остальным его репликам.
Это даже не тайнопись. Это — на поверхности. Азы чтения произведений со смыслом.
Кому ни скажу, что будущий Сталин работал в обсерватории, — действует, как удар о стену. С размаху. С разбегу. Сразу догадываются, что Сталин вовсе не вурдалак, который не мог заснуть, не выпив ведра детской крови — каким его рисуют СМИ, подмятые под себя цивилизаторами. Не случайно цивилизаторы насмерть молчат об этой детали биографии Сталина.
Интуитивно понимают: обсерватория — не просто кольцеобразно оформленное место…
Интересно, что у разных народов названия древних обсерваторий происходят от одного корня ПЛ-Д (lupus — волк).
Странное поведение Волка под бомбёжкой
Многих спрашивал: как вы думаете, бывал ли Сталин на передовой? Все отвечали одинаково: нет, не был ни разу, дескать, тыл, бункер, безопасность. Люди, настроенные к Сталину благожелательно, говорили: ко всем вокруг относился ответственно, и к себе тоже, потому и на передовой оказаться не имел права.
Я и сам так считал почти всю жизнь. А потому считал, что так внушали — пусть и не прямым способом.
Но вот есть и такие малоизвестные воспоминания:
«…В первый раз он выехал на фронт в страшном июле 1941-го года. Тогда на малоярославском направлении он осматривал местность, чтобы определить, где сосредоточить войска для обороны Москвы.
В сентябре 1941 года мы сопровождали его на можайско-звенигородскую линию обороны. Помню, когда проезжали какую-то деревню, пацаны узнали вождя, бежали за машинами: «Сталин на фронт едет! Ура!» Кстати, ездили, как правило, двумя машинами. На одной Сталин с двумя телохранителями, на другой — три человека охраны. Плюс на автобусе тридцать человек вспомогательной охраны.
В октябре 1941 года Верховный поехал в 16-ю армию Рокоссовского по Волоколамскому шоссе, чтобы посмотреть, как действуют «катюши». На фронте есть неписанный закон: после залпа сразу меняй место, так как тут же последует артудар и накроет авиация противника. Была осенняя распутица, и «паккард» Сталина сел на брюхо. Реактивные установки после пуска тут же ушли, а мы — застряли. Сталина пересадили в 8-цилиндровый «форд», «паккард» подцепили танком и устремились к шоссе. А тут начался артобстрел, потом артналёт. Знали бы фашисты…
…Вспоминаю такой эпизод. Приехали мы к генералу Захаркину на фронт. А тут над головами наши истребители с фашистами ведут бой. Сталин вышел из машины, смотрит вверх. А вокруг раскалённые обломки падают и шипят в мокрой траве, как змеи. Начальник охраны Власик стал уговаривать Сталина уйти в укрытие, а тот отвечает с усмешкой: «Не беспокойтесь, наша бомба мимо нас не пролетит…»
(А. Т. Рыбин, сопровождал Сталина в поездках. Цит. по: Аллилуев В. Ф. Аллилуевы — Сталин: хроника одной семьи.
М., Молодая гвардия, 2002, С.163)
Сверхотвага? Сверхбезответственность?
Это Сталин-то безответственный?!
А может, он предзнал, каким способом будет убит — и потому мог спокойно разгуливать под бомбами?