А. Меняйлов
Смотрите, смотрите внимательно, о волки!
Особая благодарность Виктору Васильевичу Рогоцкому, без которого появление всей Валдайской части этой книги было бы невозможно. В. В. Рогоцкий — учёный-гидролог, знает слово, замдиректора Валдайского национального парка по научной части, белорус. Его словом отворялись запоры запретных зон Валдая — и это самое меньшее, что он сделал для дела вызволения Истины.
Знает слово
В то укрытое туманом утро произошло невозможное.
Невозможное по опыту всего фронта.
Разведгруппы гибли.
Гибли одна за другой при попытке перейти линию фронта.
Казалось, не то что человеку, разведчику, но и мыши не проскользнуть сквозь глухую блокаду, из месяца в месяц совершенствовавшуюся немецкими строительными частями…
Парадоксально, но там, где нет надежды для маленькой мыши, может пройти размером с человека волк. Точно так же, как там, где хитрости лисы недостаточно, справится всё тот же волк. Кто, как не волхв, знает это — на собственном опыте? Ведь весь путь посвящения волхвов — огонь, вода и медные трубы — к тому и сводится: к обретению качеств волка.
…И вдруг наши бойцы из охранения увидели чудо. Произошло невозможное. Со стороны непроницаемой немецкой обороны из туманной мглы показалась подвода, гружённая мешками, по виду такими, в каких перевозили хлеб. Хлеб, в голодающем блокадном Ленинграде превратившийся в мечту.
Седой волчьей тенью скользнула вторая подвода…
Третья…
Десятая…
Двадцатая…
Но это же невозможно!
Двадцать первая…
Тридцатая.
«Волос к волосу» седым волком-спасителем скользнул весь обоз.
В предыдущих книгах я упоминал об обозе с хлебом, который провели в наглухо блокированный Ленинград люди, владевшие смыслом основополагающего слова древнего ведения: «варга». Это — редкость, и их характеризует. Знали и употребляли именно в сокровенном его смысле — «состояние углублённого размышления, состояние отстранённости». В «Культе Девы» их деревню я ошибочно назвал Волчьими Забегами. На самом деле, «волчьими забегами» на Псковщине называют всякую глухомань. Когда мне рассказывали эту историю в первый раз, я сразу этого не понял. Официальное название той деревни — Терептино, Порховский район. Здесь мой информатор, Морозова Анна Петровна, сразу после Войны много лет работала учительницей, вышла замуж. В терептинской школе учились дети не только из самого Терептино, сюда приходили и из соседних деревень. Даже дальних. Из «волчьих забегов». В речи одного из таких учеников и проскользнуло: «варга». Анна Петровна не поняла и попросила смысл слова «варга» объяснить. Ребёнок учительнице отказать не смог.
Чувство справедливости подсказывает, что история с удивительным обозом достойна того, чтобы о нём много писали и говорили — много и подробно. Я об этом обозе впервые узнал в средних классах, когда читал, наверное, всё, что публиковалось о действиях партизанских отрядов. Не знаю, сколь много написано с тех пор, но предполагаю, что в описаниях бездарей нигде не упомянуто самое главное — что обоз этот шёл из «страны колдунов».
Хотя об участии в обозе волхва легко догадаться не только по слову «варга». Сколько разведгрупп погибло при попытке перейти линию фронта и не столь глубоко эшелонированную, как вокруг блокадного Ленинграда, — а ведь в группе всего два-три человека! — а тут одних подвод тридцать, да возчики, да сопровождающие, словом, человек 40, не меньше. Да ещё обратно вернулись. Такое под силу только волку. Или волхву.
Вообще говоря, волхвы в Великую Отечественную — совершенно неизвестная страница нашей истории. А ведь по одному этому случаю с обозом очевидно, что страница эта самая из всех удивительная, самая прекрасная. Что ж, в этой книге постараюсь эту страницу приоткрыть. Она написана в Войну — только сокрыта.
С полным правом можно сказать и так: пока страница о боевых действиях волхвов не будет явлена, всякое без неё изложение истории Великой Отечественной не более чем фальсификация. Не более чем инструмент оболванивания аборигенов в учебных заведениях цивилизаторов.
Всё изложенное на «волховской» странице пересказать, понятно, невозможно, но и часть её прекрасна, и самая возвышенная, и, что самое главное, в Войне решающая.
Сейчас в «стране колдунов» никто не живёт, как ветром сдуло, уж и следов от большинства деревень не осталось. Забегинцы себя проявили и обязаны были уйти, обязаны были раствориться, исчезнуть из поля зрения тех, кто не умеет видеть непосредственно.
Пустыня-пустыней, но значение очень важного выражения «знает слово» мне было объяснено именно там, на территории «страны колдунов».
До границы (Терептино) я добрался сам, но через границу меня перевёз коваль. Вернее, сам себя он называет молотобойцем, да и то во времена самой первой своей молодости, и всего лишь год — но он коваль. Сейчас он глава одного из посёлков Порховского района Псковщины, по штату ему положен «козёл», на нём мы и «рассекали» январское снежное бездорожье «страны колдунов».
В точном соответствии с канонами культа воды снежный покров в «стране колдунов» намного толще, чем за её пределами. Переход очень резкий — не промерил бы своими ногами, не поверил бы. Впрочем, и на глаз всё видно. Коваль сказал, что, сколько себя помнит, со снегом здесь из года в год так.
Глава главой, зарплата и «козёл», но зарабатывает коваль сейчас как пчеловод — почему-то пчёлы размножаются у него, ну, очень хорошо, да и трудятся что надо.
Хобби — вполне надёжный материал, по которому можно судить о наличии волхвов среди предков того или иного человека.
Удивительно, пожалуй, ещё и то, что кузнец-пчеловод открыл мне, наконец, тайну профессии мельников с ныне уже исчезнувших мельниц. Все знают, что мельников причисляли к колдунам, но вот почему?
При слове «мельник» мне с детства представлялись крутящиеся жернова и сыплющаяся мука, словом, сплошное разрушение. К такой ассоциации со словом «мельник» приучили нас цивилизаторы — сколько знаю горожан, все представляют сосредоточение тайны мельников именно вокруг жерновов.
На самом же деле, тайна мастерства мельника заключается в умении «держать плотину». У среднего человека плотину — испокон веку деревянную — постоянно сносило в паводок, а если и не сносило, то тогда её непременно заиливало, и внутри плотины воды не оказывалось. Казалось бы, крутится средний человек, крутится, вертится, толк есть, но не так чтобы уж очень. А вот у настоящего мельника, про которого люди говорили «знает слово», ту же самую плотину никогда не сносит, да и не заиливается она никогда. Вовремя открыл задвижку, вовремя закрыл — вот и всё. Надо «только» время угадать.
А бобрам и вовсе удаётся перегородить реку кучей хвороста — и очень успешно. Попробуйте-ка изобразить! И тоже не заиливается. И тоже вода всегда есть. Так что механизм обретения слова можно представить так: мы — деграданты, а вот предки были совершенней, умели находить общий язык с животными, в частности с бобрами, — соответственно, мельница предков была совершенной. Но и нам для того, чтобы стать мельником-«бобром», достаточно обратиться к родовой памяти и оживить в себе того древнего мельника-«бобра».
Итак, различие между двумя владельцами мельниц только одно: один, мастер, знает слово, а другой, средний, — нет.
Точно так же и у пчеловодов. Один и книжки о пчёловодстве читает все, что выпускаются, и крутится он, вертится, всё время при ульях, и пчёлы мёд дают, и пчеловод доволен, нос всегда в табаке. Но иной к ульям, казалось бы, и не подходит вовсе — а мёда многократно больше, рекой течёт. Знает слово.
Вот и добровольный мой проводник по «стране колдунов» из числа тех самых, кто знает слово. Потому-то он и понимает и в кузнечном деле, и в пчеловодстве, и даже в мельничном деле, к которому по жизни не прикасался.