– Как именно? – спросил я.
– Через танец, – улыбнулся Менелай. – Когда ты спрашиваешь «как именно», ты просишь связать их через слова. Но здесь не дается подробных объяснений – как и при обучении танцу. Когда ты танцуешь, ты не вспоминаешь названия движений. Ты не планируешь, куда поставить ногу, и не размышляешь, как оторвать ее от земли. Танцор делает все интуитивно, ухитряясь не наступать на туфли партнерше и не толкать стоящих рядом. Он чувствует ритм и совершает единственное движение, правильное в этот миг. Последовательность таких движений и есть танец. Шива не говорит, а танцует.
Менелай сделал несколько вальсирующих шагов. Он явно отстал от эволюции танца – что, наверное, и позволяло ему пользоваться подобными метафорами.
– Как только ты перестанешь быть частью танца, – продолжал он, – ты отдавишь партнерше ноги, врежешься в соседнюю пару и твое личное самовыражение станет препятствием для мироздания… Даже Шива танцует, подчиняясь правилам. Разница лишь в том, что его танец происходит в самом центре мира. Но это не значит, что у него больше свободы. У него больше ответственности. От его танца зависят танцы остальных.
За этой сельскохозяйственной поэзией стояли на самом деле простые вещи. Флюид обладал чем-то похожим на физические качества – вязкость, густоту и так далее (сравнение приблизительное, но лучшего нет). Ему была свойственна как бы собственная частота вибраций – и направленные на него влияния должны были попадать с ней в резонанс.
Это действительно походило на танец с партнершей – огромной, как гора, и весящей столько, что торопить или удерживать ее было бесполезно. Следовало подлаживаться под ее темп – но если удавалось на миг стать с ней одним, она послушно двигалась туда, куда ее направляло легчайшее касание перста.
Отчего-то мне казалось, что в мемуарах Моисея, когда их найдут, будут описаны очень похожие взаимоотношения и с Красным морем, и с Иеговой Четырехбуквенным.
Постепенно я стал лучше видеть, что происходило при простых манипуляциях с Флюидом. Например, у нас было упражнение: «открыть стену» (то есть пройти через нее).
– Пройти сквозь стену, конечно, нельзя, – сказал Менелай. – Но можно пройти через проделанную в ней на время брешь, что выглядит точно так же.
Флюид совершал во время этой операции два разных действия, похожих на движения волны, сперва размывающей преграду, а затем отбегающей назад, оставляя все таким, как было.
Между этими фазами возникал как бы миг неясности, заминка – тогда-то и можно было проскользнуть сквозь брешь, появлявшуюся не то в стене, не то в самой реальности. Менелай был прав, обсуждать тут было нечего: такая же брешь образовывалась и в понимании происходящего. Иначе люди давно описали бы все в книгах и занимались бы только хождением через стены.
Тем не менее кое-что я все-таки понимал. Чем острее становилось мое внимание, тем короче делались отрезки, на которые дробилось время – и когда их последовательность превращалась как бы в бесконечное многоточие, я начинал видеть, что нет ни стены, ни дыры в ней, а есть Флюид в разных фазах – то застывший камнем, то разогретый в газ, то ставший пустотой.
Я вообще ничего не делал с миром, а всего лишь заставлял Флюид менять состояние и форму. Вернее – и в этом было, если разобраться, самое главное и головокружительное, – я не столько заставлял Флюид трансформироваться, сколько учился миг за мигом видеть его по-разному, как бы меняя собственную скорость. Это давало тот же результат.
Четыре Великих Элемента были просто разными состояниями Флюида – твердым, жидким, газообразным и огненным. Это было для меня ясно как день – но я знал, что ученые монахи, лишенные практического опыта, склонны считать подобные утверждения ересью: в монастыре, где я вырос, одного из монахов при мне выпороли за похожее заявление солеными розгами.
Теперь я знал, что он был прав, – и понимал, почему другие монахи не могли убедиться в этом сами: чтобы замечать такие вещи, следовало иметь очень тренированное и подвижное внимание.
Я думал, что Менелай научит меня использовать Флюид в боевых целях. Но он этого делать не стал.
– Никколо был мастером боевых искусств, – сказал он. – Это его и погубило. Он постоянно искал, где себя показать. Его убийцы знали об этом и регулярно обводили его вокруг пальца. В последний раз – вообще вокруг хвоста…