— Нравится ли он мне, папа?
— Да, Нелли, нравится ли он тебе? Почему бы ему тебе не нравиться? Но это неправильно слово. Любишь ли ты его?
Элинор сидела в отцовских объятьях и молчала. Она была решительно не готова сознаваться в своих чувствах, поскольку настроилась ругать Джона Болда и ждала того же от отца.
— Давай, поговорим по душам, — продолжал он. — Ты, милая, расскажи о себе, а я расскажу обо мне и о богадельне.
Потом, не дожидаясь ответа, мистер Хардинг объяснил, как мог, в чём обвиняют богадельню и чего требуют старики, в чём, по его мнению, сила, а в чём — слабость его нынешней позиции, какой путь избрал Джон Болд и какие шаги, вероятно, предпримет следом, а затем, без дальнейших вопросов, заговорил о любви Элинор как о чувстве, которое ни в малейшей мере не осуждает; он оправдывал Джона Болда, извинял его поступки, и даже хвалил его энергию и намерения; подчёркивал его достоинства и не упоминал фанаберии и под конец, напомнив дочери, что час уже поздний, успокоил её заверениями, в которые сам едва ли верил, и отправил спать, плачущую и до крайности взволнованную.
За завтраком они больше не обсуждали эту тему и не касались её в следующие дни. Вскоре после приёма Мэри Болд зашла в богадельню с визитом, но в гостиной были посторонние, так что она ничего не сказала о брате. На следующий день Джон Болд встретил Элинор в тихом тенистом проулке неподалёку от собора. Страстно желая её видеть, но по-прежнему не желая приходить к смотрителю, он, сказать по правде, нарочно подстерёг её в излюбленном месте прогулок.
— Сестра сказала мне, — быстро начал он заранее приготовленную речь, — сестра сказала мне, что ваш позавчерашний приём удался замечательно. Очень сожалею, что не смог прийти.
— Мы все сожалеем, — со сдержанным достоинством ответила Элинор.
— Думаю, мисс Хардинг, вы понимаете, почему в настоящий момент. — Болд смутился, забормотал, осёкся, продолжил объяснения и снова осёкся.
Элинор не выказывала ни малейшего намерения прийти ему на помощь.
— Полагаю, моя сестра вам всё объяснила, мисс Хардинг?
— Прошу вас, не извиняйтесь, мистер Болд. Мой отец, я уверена, всегда будет рад вас видеть, если вы придёте к нему, как будто ничего не случилось; что до ваших взглядов, вы им, разумеется, лучший судья.
— Ваш отец — сама доброта и всегда таким был, но вы, мисс Хардинг, вы… надеюсь, вы не станете судить меня строго из-за того, что…
— Мистер Болд, — ответила она, — знайте одно: в моих глаза отец всегда будет прав, а те, кто с ним воюет — неправы. Если против него выступают люди незнакомые, я согласна поверить, что ими движет искреннее заблуждение, но когда на него нападают те, кто должен его любить и почитать, о них я всегда буду иметь совершенно иное мнение.
И, сделав низкий реверанс, она поплыла прочь, оставив своего воздыхателя в расстроенных чувствах.
Глава VII. «ЮПИТЕР»
Хотя Элинор Хардинг ушла с гордо поднятой головой, не следует думать, будто сердце её было столь уж бестрепетно. Во-первый, она, вполне объяснимо, не хотела терять возлюбленного, во-вторых, не была так уверена в своей правоте, как старалась показать. Отец говорил, причём неоднократно, что Болд не сделал ничего предосудительного; почему же она укоряет его и отталкивает, даже сознавая, что утрата будет для неё невыносимой? Однако такова человеческая натура, а натура молодых леди — особенно. Элинор ушла прочь, и всё — прощальный взгляд, тон, каждое движение — лгали о её сердце. Она отдала бы что угодно, чтобы взять Болда за руку и доводами, уговорами, мольбами или хитростью отговорить от задуманного, победить его женской артиллерией и спасти отца ценою себя, однако гордость этого не допустила, и Элинор не позволила себе напоследок ни ласкового взгляда, ни нежного слова.
Рассуждай Джон Болд о другом влюблённом и другой молодой особе, он бы, наверное, не хуже нас понял всё сказанное, однако в любви мужчины редко здраво оценивают своё положение. Говорят, робкому сердцу не завоевать прекрасной дамы; меня изумляет, что их вообще завоёвывают, так робки зачастую мужские сердца! Когда бы дамы, видя наше малодушие, по доброте натуры не спускались порой из своих укреплённых цитаделей и не помогали нам их захватить, слишком часто они оставались бы непобеждёнными и свободными телом, если не сердцем!