И раньше, чем он успел объяснить причину своего внезапного решения и указать на роковую газету, лежащую на столе, Элинор рассказала, что судебное дело прекращено, что Болд поручил ей сообщить это от его имени, что печалиться больше не о чем и можно жить так, будто ничего не произошло. Она умолчала, каким пылким упорством добилась уступки и какую цену должна будет заплатить.
Смотритель не выказал особой признательности за услышанное, и Элинор, хотя трудилась не ради благодарности и не склонна была преувеличивать свои заслуги, была уязвлена тем, как отец принял её известия.
— Мистер Болд волен поступить, как сочтёт должным, — сказал он. — Если мистер Болд думает, что был неправ, он, конечно, откажется от начатого, но это не изменит моего решения.
— Ой, папа! — воскликнула Элинор, чуть не плача от досады. — Я думала, ты так обрадуешься, думала, всё будет хорошо.
— Мистер Болд, — продолжал отец, — привлёк к делу больших людей. Настолько больших, что едва ли в его силах на них повлиять. Прочти, милая.
И смотритель, сложив пополам номер «Юпитера», указал на статью, которую Элинор предстояло прочесть. Это была последняя из трёх передовиц, публикуемых ежедневно для блага страны. Она громила церковников, замеченных в неблаговидных поступках: семьи, которые получают десятки тысяч фунтов ни за что, людей, которые, как утверждала статья, купаются в деньгах, не заработанных и не полученных по наследству, а по сути украденных у бедной части духовенства. Упоминались некоторые епископские сыновья и архиепископские внуки, некоторые известные лица, чей образ жизни вызывал у большинства справедливое возмущение. Разделавшись с этими левиафанами, газетчик перешёл к мистеру Хардингу:
«Несколько недель назад мы упоминали о подобном вопиющем случае, пусть и более скромного масштаба: смотритель барчестерской богадельни забирает себе львиную долю дохода всего учреждения. Зачем богадельне смотритель, мы объяснить не берёмся, как не видим особой нужды в отдельном священнике для двенадцати стариков, учитывая, что у них есть скамья в барчестерском соборе. Но так или иначе, пусть упомянутый джентльмен именует себя смотрителем, попечителем или кем ему угодно, пусть ревностно понуждает двенадцать своих подопечных к исполнению религиозного долга и пренебрегает службой в соборе, ясно, что он не вправе претендовать на долю дохода сверх выделенной ему основателем, и столь же ясно, что основатель не предназначал две трети завещанного на личные удовольствия смотрителя.
Разумеется, случай ничтожен в сравнении с десятками тысяч фунтов, о которых мы писали выше, ибо доход смотрителя составляют лишь жалкие восемьсот фунтов в год; восемьсот фунтов сами по себе не великий бенефиций, и мы вполне готовы допустить, что смотрительские труды для церкви куда ценнее, но коли так, пусть церковь и платит ему из собственных законных средств.
Мы упоминаем сейчас о барчестерской богадельне, поскольку начато судебное разбирательство, которое заденет за живое немалую часть английских церковников. Иск против мистера Хардинга от имени пансионеров подал джентльмен, действующий исключительно на общественных началах. Защита будет строиться на том, что мистер Хардинг не берёт ничего сверх назначенного ему как служащему богадельни и не отвечает за размер установленного жалованья. Такой довод безусловно был бы справедлив, иди речь о подённой плате каменщика или поломойки, однако мы не завидуем чувствам священника Англиканской церкви, который позволит вложить в свои уста подобный аргумент.
Мы надеемся, что если этот довод и впрямь будет выдвинут, от мистера Хардинга потребуют публичного отчёта, в чём состоят его обязанности, какую работу он выполняет и каков размер жалованья, а также кем и при каких обстоятельствах произведено назначение. Мы не думаем, что его ждёт большая общественная поддержка, которая искупила бы названные неудобства».
Элинор, читая, заливалась краской негодования, а дойдя до конца статьи, едва отважилась поднять глаза на отца.
— Скажи, милая, — промолвил он, — что ты об этом думаешь? Стоит ли оставаться смотрителем такой ценой?
— Ой, папа, дорогой папа!
— Мистер Болд не может отменить эти слова. Мистер Болд не помешает каждому священнику в Оксфорде… нет, каждому джентльмену в Англии прочесть статью, — и он заходил по комнате, а Элинор в немом отчаянии следила за ним глазами. — И вот что я тебе скажу, милая, — продолжал он уже очень спокойно, в несвойственной ему вымученной манере, — мистер Болд не сможет опровергнуть каждое написанное здесь слово — и я тоже.