Название «Крэбтри» носил крохотный приход, в котором мистер Хардинг по-прежнему числился младшим каноником. Он давал всего восемьдесят фунтов в год, дом и угодья были совсем маленькие, и сейчас в доме жил младший священник, однако именно туда мистер Хардинг задумал вернуться. Крэбтри не следует путать с другим приходом, Большим Крэбтри. Большой Крэбтри — великолепный приход, там всего двести прихожан, а угодья — целых четыреста акров, к тому же настоятель получает и большие, и малые десятины [36], а это ещё четыреста фунтов в год. Право назначать священника в Большой Крэбтри принадлежит настоятелю и собранию каноников Барчестерского собора, и сейчас этим священником был Досточтимый и преподобный доктор Визи Стэнхоуп. Он же был соборным пребендарием и ректором объединённых приходов Эйдердаун и Стогпингем. Это тот самый доктор Визи Стэнхоуп, чья гостеприимная вилла на озере Комо знакома всем знатным английским путешественникам, и чья коллекция ломбардских бабочек почитается единственной в своём роде.
— Да, — задумчиво проговорил смотритель. — В Крэбтри премилый сад, но мне будет очень жаль причинять неудобства бедному Смиту.
Смит был младший священник в Крэбтри, содержавший жену и полдюжины ребятишек на восемьдесят фунтов тамошнего дохода.
Элинор заверила отца, что оставит дом и лошадок без тени сожаления. Она так рада, что отец уедет прочь от нынешних прискорбных треволнений.
— Но мы возьмём с собой инструменты, милая.
И они принялись мечтать, как счастливо заживут в Крэбтри, и придумывать, как устроить это в обход архидьякона, и постепенно между ними вновь воцарилось полное согласие. Потом смотритель всё-таки поблагодарил дочь за то, что она сделала, а Элинор, прильнув к отцовскому плечу, наконец-то смогла открыть свой секрет; и мистер Хардинг благословил своё дитя, и сказал, что её избранник — человек добрый, честный и в целом благонамеренный, которому не хватало лишь хорошей жены, чтобы окончательно его образумить, «такой человек, милая, — закончил он, — которому я могу смело вверить своё сокровище».
— А что скажет доктор Грантли?
— Что ж, милая, тут ничего не попишешь… мы к тому времени будем в Крэбтри.
И Элинор убежала наверх приготовить отцу дорожное платье, а смотритель вернулся в сад, чтобы сказать последнее «прости» каждому дереву, каждому кусту, каждому любимому тенистому уголку.
Глава XIV. ГОРА ОЛИМП
Истерзанный душевно, готовый стенать от несправедливой обиды, корящий себя и вообще несчастный во всех отношениях, Болд вернулся в свою лондонскую квартиру. Как ни прискорбно прошла встреча с архидьяконом, обещание, данное Элинор, надо было выполнять, и он с тяжёлым сердцем приступил к неблагодарной задаче.
Лондонские адвокаты, нанятые для ведения дела, выслушали указания Болда с изумлением и явным недовольством; впрочем, им оставалось лишь подчиниться, пробормотав, как они сожалеют, что теперь все издержки лягут на их нанимателя — тем более, что немного упорства, и те же самые издержки присудили бы другой стороне. Болд отряс с ног прах конторы, которую последнее время так часто посещал, и ещё не спустился по лестнице, как наверху уже начали готовить все необходимые документы.
Следующей заботой Болда были газеты. О деле писало не одно издание, но не было сомнений, что лейтмотив задаёт «Юпитер». Болд очень сблизился с Томом Тауэрсом и частенько обсуждал с ним дела богадельни, однако не мог сказать, что статьи в этой газете написаны по его наущению и даже что их действительно пишет его друг. Том Тауэрс никогда не упоминал, что газета выберет такой-то взгляд на события или займёт такую-то сторону. Он был чрезвычайно скрытен в подобных вопросах и решительно не склонен болтать о мощном механизме, одним из тайных приводных ремней коего имел привилегию состоять. И тем не менее Болд был убеждён, что именно Тауэрсу принадлежат ужасные слова, посеявшие в Барчестере такое смятение, — и считал своей обязанностью позаботиться, чтобы подобное не повторилось. С этой мыслью он направился из адвокатской конторы в лабораторию, где Том Тауэрс посредством искусной химии составлял перуны для уничтожения всяческого зла и насаждения всяческого добра в этом и другом полушарии.
Кто не слышал о горе Олимп — заоблачном средоточии типографской власти, где восседает богиня Строка, о дивном чертоге богов и бесов, откуда, под немолчное шипение пара и неиссякаемый ток кастальских чернил исходят пятьдесят тысяч еженощных эдиктов для управления покорной страной?