Сэр Абрахам был признанный остроумец и блистал за столами политического бомонда. Он вообще блистал везде: в свете, в палате общин, в суде; его шутки летели как искры от раскалённой стали, но в них не было тепла. Ни одно скорбящее сердце не согрелось его словами, ни один страдалец не обрёл облегчения в беседе с ним.
Успех — вот единственное, что он почитал достойным восхищения, и не видел вокруг никого успешливее себя. Никто его не продвигал, никакой влиятельный друг не подталкивал его на дороге к власти. Нет; он стал генеральным атторнеем и рассчитывал стать лорд-канцлером исключительно за счёт собственных усилий и талантов. Кто ещё в мире достиг таких высот без всякой протекции? Премьер-министр? Как бы не так! Кто и когда становился премьер-министром без соответствующих знакомств? Архиепископ? Сын или внук могущественного вельможи; на худой конец — его детский наставник. Однако у него, сэра Абрахама, не стоял за спиной владетельный лорд; отец его был сельским аптекарем, мать — фермерской дочкой. С какой стати ему уважать кого-либо, кроме себя? Он блистает в мире ярчайшей из ярких звёзд, а когда его блеск померкнет и он отойдёт к праотцам, ничей взор не затуманится слезой, никто не будет скорбеть об утрате друга.
— Итак, господин смотритель, — сказал сэр Абрахам, — все ваши тревоги в связи с этим делом окончены.
Мистер Хардинг ответил, что надеялся на такое, но не понимает, что сэр Абрахам хочет сказать. Сэр Абрахам, при всей своей проницательности, не может заглянуть ему в сердце и прочесть его намерения.
— Всё позади. Вам не о чем больше тревожиться. Разумеется, им придётся заплатить издержки, так что ваши с доктором Грантли расходы будут несущественными — во всяком случае, по сравнению с тем, какими бы они были в случае продолжения дела.
— Я боюсь, что не вполне понимаю вас, сэр Абрахам.
— Вы не знаете, что их адвокаты сообщили нам об отзыве иска?
Мистер Хардинг объяснил, что ничего об этом не знает, хотя слышал из косвенных источников о подобном намерении, и начал объяснять, почему даже такой исход событий его не удовлетворит. Генеральный атторней встал, заложил руки в карманы и поднял брови, слушая, как мистер Хардинг пространно излагает горести, от которых хотел бы избавиться.
— Я понимаю, что не вправе беспокоить вас лично по этому делу, но для меня оно имеет чрезвычайную важность, так как от него целиком зависит моё счастье, и я подумал, что осмелюсь попросить вашего совета.
Сэр Абрахам поклонился и ответил, что клиенты всегда могут рассчитывать на его советы, тем более такой во всех отношениях уважаемый клиент как смотритель барчестерской богадельни.
— Устное слово, сэр Абрахам, часто ценнее многих писанных томов. Правда в том, что мне не нравится нынешнее положение дел. Я действительно вижу — не могу не видеть — что управление богадельней не соответствует воле основателя.
— Оно и не может соответствовать, ни в вашей богадельне, ни в других заведениях подобного рода. Этого не допускают изменившиеся обстоятельства.
— Совершенно верно, совершенно верно, однако я не вижу, чтобы изменившиеся обстоятельства давали мне право на восемьсот фунтов в год. Не помню, читал ли я завещание Джона Хайрема, но если прочту сейчас, вряд ли пойму. Я прошу вас, сэр Абрахам, сказать, действительно ли я как смотритель имею чёткое законное право на весь доход от собственности, остающийся от должного содержания двенадцати насельников?
Сэр Абрахам ответил, что не может сказать этого дословно, и выразил твёрдое убеждение, что безумием было бы задавать такого рода вопросы, поскольку дело уже закрыто.
Мистер Хардинг, сидя в кресле, начал наигрывать медленную мелодию на воображаемой виолончели.
— Нет, мой дорогой сэр, — продолжал генеральный атторней, — больше оснований для вопросов нет, и не в вашей власти их поднимать.
— Я могу подать в отставку, — сказал мистер Хардинг, медленно наигрывая правой рукой, как будто смычок — под креслом, на котором он сидит.
— Что? Отказаться от всего? — проговорил генеральный атторней, в изумлении глядя на своего клиента.
— Вы читали статьи в «Юпитере»? — жалобно спросил мистер Хардинг, взывая к сочувствию законника.
Сэр Абрахам ответил, что читал. Бедный маленький священник, запуганный газетной статьёй до столь жалкого состояния, внушал сэру Абрахаму такое презрение, что генеральный атторней сомневался в возможности беседовать с ним как с разумным существом.