В. Мухина-Петринская
СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЕД
ОБСЕРВАТОРИЯ В ДЮНАХ
СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЕД
Преданному другу и мужу
Валериану Георгиевичу
ДОЛЖНО ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЕ НА ТО, ЧТОБЫ СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЕД ПОМЕЩАЛИСЬ НА КОРАБЛЕ В ТАКИХ МЕСТАХ, ГДЕ КОРАБЕЛЬНЫЙ ШУМ НАИМЕНЕЕ МЕШАЛ БЫ СЛЫШАТЬ ЗВУК ТУМАННОГО СИГНАЛА…
ЗАБРОШЕННЫЙ МАЯК
Глава первая
Путешественник
Филипп Мальшет — вот к кому я был привязан с мальчишеских лет, кому подражал, кем восхищался. Я знаю, что если бы мы не повстречали Мальшета, жизнь моя и моей сестры Лизы пошла бы совсем другим путем. Поэтому свою повесть о необыкновенных приключениях, которые мне пришлось пережить, я начну с первого появления Филиппа Мальшета.
… Мне было тогда лет четырнадцать. Лиза двумя годами старше. Мы жили вместе с нашим отцом Николаем Ивановичем Ефремовым в бывшем маяке — высоченной старой каменной башне с облупившейся красной крышей. Когда море ушло, оборудование перенесли на новый маяк, а здание временно передали линейно-техническому узлу.
Море ушло к югу, и наш поселок Бурунный остался на песке, как выброшенная прибоем рыба. Ловцы один за другим переселялись на выступивший из моря берег, пока мы не оказались совсем одни, рядом с покинутым поселком. Желтые зыбучие пески стали постепенно заносить глинобитные домишки. Заброшенный рыбозавод стоял на длинных сваях, как на ходулях, там, где еще так недавно— даже я это помнил — шумели волны и шли веселые реюшки, груженные рыбой. Соленый ветер, свистя, обшаривал пустые чаны, хлопал скрипучими тяжелыми дверьми. Песок добирался уже и до завода. До нас-то ему было не добраться. Мои родители, деды и прадеды были каспийские рыбаки, но отец в войну служил связистом в артиллерийском полку и так увлекся новой профессией, что уже не вернулся после демобилизации в рыболовецкий колхоз. Отец объяснял это тем, что был контужен. Но он хотел и меня сделать связистом, поэтому я думаю, что отец по-настоящему не любил море.
Отца назначили участковым надсмотрщиком важнейшей телефонно-телеграфной линии связи. Двадцать четыре километра участок, и на всем протяжении ни одного населенного пункта, только выгоревшие на солнце холмы, редкие кустарники, мелкие озерца — русло пересохшей реки — и пески, движущиеся пески там, где раньше плескалось море.
Зимой здесь стаями бродили волки, но никогда не нападали, лишь провожали на издальках — куда ты, туда и они. Сколько раз они так провожали меня с сестрой, когда мы вечером возвращались из школы. Мы ходили в десятилетнюю школу в новом поселке.
Все жалели нас.
— Там одичаешь! — говорили про участок линейщики.
А отец пошел, он ничего не боялся. Мы с Лизой часто ходили помогать отцу на трассе, во всякую погоду. И вовсе мы не одичали. У нас был радиоприемник «Родина» и переносный телефон, всегда включенный в цепь служебной связи. Если соскучишься, можно поговорить со станционным дежурным или позвонить в школу.
Мне было жаль, что море ушло. Когда я спрашивал взрослых, почему море ушло от нас, они только пожимали плечами: «Каспий!»
Я рано проникся мыслью, что от Каспия можно чего угодно ожидать. Но втихомолку я всегда любил море — изменчивое, суровое, непонятное, прекрасное.
Однажды мы сидели с Лизонькой на каменных ступенях маяка, поджидая отца, который ушел на трассу с утра, когда мы еще спали, как вдруг увидели подходившего к нам незнакомого человека с рюкзаком за спиной. Иногда он останавливался и с задумчивым любопытством оглядывался вокруг. Ноги его, обутые в спортивные башмаки, чуть не по щиколотку увязали в песке, и все же как спокойно и уверенно шагал он по земле. Помню, меня это сразу в нем поразило.
На незнакомце был прорезиненный плащ, поношенный серый костюм и зеленоватая в полоску сорочка, как я потом убедился, совершенно под цвет его ярких зеленых глаз, резко обведенных черными ресницами. На пышных рыжевато-каштановых волосах — фетровая шляпа, как говорится, видавшая виды.
Остановившись, он живо освободился от своей ноши и непринужденно уселся рядом с нами на ступеньках.
— Вы что тут делаете? — строго спросил он.