— Плохо подвигается.
Фома стукнул себя кулаком по лбу.
— А все же, значит, подвигается? — сказал он, подумав.
Девушка молчала, доверчиво и ласково глядя на Фому.
— А если… когда перестанешь о нем думать… выйдешь за меня замуж?
— Не знаю, Фома милый, — тоскливо протянула Лиза. — И почему ты не нашел за столько лет другую девушку, лучше меня?
— Находил, — простодушно сообщил Фома, — находил лучше тебя. Но… не могу я без тебя, да и только!
— Ну, до свидания! — поднялась Лиза.
— Я сам привезу книги на мотоцикле, а то тебе тяжело будет, Лизонька!
— Ладно. Спасибо, Фома… Я, кажется, проголодалась. Ну, давай обедать.
За обедом Лиза спросила:
— Фома, а за что тебя так ругал покойный капитан? Фома безнадежно махнул рукой.
— Он, видишь ли, столько меня учил, даже в море со мной выезжал, что в его возрасте не совсем полезно… Кирилл Протасович считал, что из меня выйдет хороший капитан дальнего плавания… Ну, и сердился, что я застрял на «Альбатросе», который только ведь для наблюдений научных и хорош, а дальнего плавания на нем не сделаешь. Очень на меня за это он сердит был!
— А на «Альбатросе» ты застрял из-за меня?
— Ну да.
— И за это тебя ругал капитан?
— Ну да.
… Лиза ехала на велосипеде и думала о Фоме, о покойном капитане. Было очень грустно, что рядом жил такой интересный, много повидавший на своем веку человек — капитан дальних плаваний, а она так и не узнала его, а теперь он умер, и уже поздно. Никогда она не поговорила с ним, как говорил с ним Фома все эти годы. А Янька будет писателем, ему особенно важно было бы узнать такого бывалого человека, а он тоже пропустил, не заметил. В Бурунном посмеивались над стариком, считали его чудаком, выжившим из ума. Один Фома относился к нему с уважением и любил его, даже не подозревая, что сердитый капитан привязан к нему, как к родному сыну. Должно быть, в Фоме много есть от этого незнакомого ей капитана, но она этого не знает и то, что от самого Фомы, тоже не знает. Фома любит ее много лет. Но он не привык говорить о себе. Он молчалив, и скромен, и добр, и мужествен. Он спас жизнь Яньке, когда они попали в относ и Яша заболел, а Фома оттаивал для него лед в кружке на груди, чтоб напоить больного теплой водой. В поселке его считали хулиганом и драчуном и даже исключили из школы — из последнего-то класса!
А потом, когда Фома уехал в Москву и стал чемпионом по боксу, его портрет повесили в правлении рыболовецкого колхоза, и все гордились, что он их земляк. А Фома совсем не дорожил славой чемпиона. Он вернулся назад в Бурунный — ради нее. И ради нее он отказался от командования большим кораблем и водит бывшее промысловое суденышко.
Вот кто никогда не думал о карьере, о славе, о самом себе… Он всегда заботился только о других: об отце, о них с Яшей, о матросах, об одиноком старике капитане… А она даже не уважала его по-настоящему, как она уважала Мальшета или Турышева, никогда не интересовалась его душевным миром. Он мог бы пройти рядом всю жизнь и умереть (погибнуть в море!), а она бы так и не узнала его. Как это ужасно, как нехорошо!..
Вечером Фома привез на мотоцикле упакованные книги. Он был бы очень счастлив, знай эти мысли Лизы, но он не мог знать их, а она ничего не сказала. У Ефремовых сидела Марфенька, и все, по обыкновению, смеялись. Марфенька представляла в лицах, словно Райкин, сотрудников обсерватории, и все хохотали до слез. Фома так смеялся, что, только глядя на него, разбирал смех. Яша, кажется, очень гордился талантами Марфеньки.
А потом пришла Христина, и Лиза отдала ей Библию.
Христина, как она и ожидала, очень обрадовалась.
— Вот уж спасибо вам. И где-то вы достали? — стала она благодарить Лизу.
В этот момент зашел Мальшет.
Увидев в руках Христины тяжелую книгу, он взял ее и, конечно, потребовал объяснения.
Все молчали. Тогда Лиза коротко объяснила. Мальшет даже изменился в лице от возмущения.
Вспыльчивость его Лиза знала, но еще ни разу она не обрушивалась на нее самою, да еще с такой силой. Филипп был просто взбешен: как, он отрывает от науки драгоценные часы, стараясь убедить Христину, а в это самое время сотрудники обсерватории — и кто же? Лиза (Лиза!) — дарят ей Библию? И это — комсомолка? Студентка? Без двух минут океанолог? О чем она думала, когда тащила ей Библию? Что она, с ума сошла или дура непроходимая?
Мальшет был просто вне себя. Христина сначала испугалась, так как она всю жизнь боялась грубости, но, взглянув на страшно побледневшую Лизу, еле удерживавшуюся от слез, она бросилась к директору обсерватории.