Филипп несколько смутился.
— Вряд ли она согласится…
— Мне важно, как ты… ну, если она согласится?
— Лиза… видишь ли… ведь Мирра — это моя первая, мальчишеская еще, любовь…
— Так не похоже на тебя, Филипп, изворачиваться… Скажи просто: да или нет.
— Да.
Лиза медленно повернулась и подошла к приемнику, стала искать в эфире… Она стояла спиной к Мальшету, чтоб он не видел, как дрожали ее пальцы. Она делала мужественные усилия, стараясь овладеть собой, и овладела. Когда она выключила приемник, Мальшет стоял уже в пальто, явно расстроенный.
— Как вы все не любите ее… — проговорил он с усилием. — И все-таки вы ее не знаете. Кому ее знать, как не мне. Со школьной скамьи… Мне пора идти!
«Филипп!.. Ты никогда не догадывался. Не хотел догадаться. Зачем тебе…» Этого Лиза не сказала вслух, только подумала. Но Филипп не умел читать чужие мысли. Даже своего «самого близкого», по его словам, друга.
— Мне пора, — повторил он и, охваченный непонятным ему чувством сожаления, шагнул к ней.
— Дай-ка, дружок, я тебя поцелую. Ты на меня не сердись.
Лиза подставила лицо, и он спокойно и ласково поцеловал ее в дрогнувшие губы.
Так он ушел, не понимая сам, что он теряет. Но в самолете ему было до того не по себе, что, как говорится, «хоть в петлю лезь».
— Тьфу ты черт! — бормотал он. — И чего на меня такая тоска напала? Нервы, что ли, расходились? Да ведь я отродясь не знал никаких нервов.
В Астрахани он задержался на сутки по делам обсерватории. Хлопоты утомили и рассеяли его. На следующий день он вылетел в Москву, уже успокоенный, и всю дорогу думал о своей любви к Мирре, вспоминая то один, то другой эпизод.
На аэродроме его встретила Мирра. Они долго, не в силах выговорить ни слова, смотрели друг на друга, потом обнялись. Мирра, всхлипнув, уткнула лицо в его плечо, и это было так не похоже на холодную самоуверенную Мирру, что Филипп ужаснулся. Сердце его опять заныло. Он крепко прижал Мирру к себе и поцеловал в висок. Он вдруг подумал с нежностью, что был бы счастливейшим человеком, если бы эта гордая, взбалмошная умница всю жизнь выплакивала бы свои разочарования (а их у нее будет немало!) у него на плече.
Мирра первая пришла в себя и быстро повела его к такси. Был уже вечер, в сиянии люминесцентных ламп блестели лужи, накрапывал дождь.
На Мирру оглядывались. Стройная, уверенная, красивая, она обращала на себя общее внимание.
Они сели в такси. Ошеломленный Мальшет даже не слышал, какой она сказала адрес.
Машина неслась по мокрой асфальтированной дороге, мелькали то освещенные многоэтажные дома, то мрачные темные перелески. Дождь усиливался, косые струи хлестали в запотевшее окно, шофер что-то ворчал про себя.
— Куда мы едем? — спросил Мальшет. Мирра ласково сжала его руку.
К нам на дачу. Там живут мои дедушка с бабушкой — хорошие старики. Ты их помнишь?
— Помню.
— Твоя мама не будет тебя ждать сегодня? Можно позвонить с дачи. Как там Глеб?
— Здоров. Работает.
— Я иногда захожу к твоей матери. Она такая интересная женщина. Изумительная собеседница. А какие у нее переводы с языков Индостана! Мы с ней большие приятели.
Филипп молчал, чувства его были смутны. Он знал, что мечтой его матери был брак его с Миррой. Она восхищалась Миррой, ее умом, красотой, познаниями в языках, умением одеваться, ее музыкальными способностями. Лиза ей не понравилась раз и навсегда, и Августа Филипповна не сочла даже нужным это скрывать. Лиза больше к ней не заходила, когда бывала в Москве. Однажды она сказала Мальшету:
— Твоя мама страстно несправедливая.
Это было верно. Августа Филипповна во все вкладывала темперамент и страстность своей натуры, даже в несправедливость.
Мирра умолкла. Иногда она наклонялась вперед и делала указания шоферу такси. Они долго ехали лесной дорогой. Почему-то Филипп чувствовал себя как во сне. Он и сам не знал, счастлив ли он сейчас или нет. Машина остановилась. Мирра не дала Филиппу расплатиться, решительно, но ласково толкнув его к калитке в высоком заборе, «украшенном» сверху в четыре ряда колючей проволокой.
Дождь утих, шумел сад за забором. Было совсем темно, пахло оттаявшими морожеными листьями. Зима в этом году походила на нескончаемую осень.
Мирра отперла калитку ключом — злобно залаяла где-то рядом собака — и снова заперла калитку.
— Жека! — крикнула она, смеясь, и успокоила Филиппа. — Ничего, она на цепи.
Собака умолкла.
Мирра вела его за руку в темноте. По деревянному настилу дробно стучали ее высокие каблучки. Смутно чернели в саду клумбы, ветер качал обнаженные деревья, обдавая молодых людей дождем и изморозью.