А наутро была целая история с Глебом Львовым. Он, оказывается, ничего не знал о том, что Лиза выходит замуж. Рассказали ему о свадьбе Аяксы. Глеб чуть не придушил одного из них: зачем он не сказал ему раньше? Потом Глеб, наверное, сообразил, что ведет себя как сумасшедший, и ушел куда-то в дюны на целый день — то есть совершил прогул!
Лиза взяла очередной отпуск. На работе ее не было, и в обсерватории без нее тоже было пусто. Все на это жаловались. Вообще я не помню, чтоб хоть одна свадьба вызывала столько уныния, просто удивительно, каждый почему-то чувствовал себя так, словно его ограбили. Чудеса! Я — еще понятно: родной брат, но им-то всем что?
Недели через две приехал Мальшет. Выглядел он утомленным, Филипп проделал в Москве огромную работу: выступал, пропагандировал, добился добавочных ассигнований на опыты, достал всякие редкие приборы и самое главное — новые аэростаты.
На старых были слишком тяжелые оболочки. Трудно было удерживать шар на необходимой высоте. Вследствие большой инерции такой тяжелый шар набирает излишнюю высоту при сбрасывании балласта и, наоборот, опускается чересчур низко при стравливании газа, а потом просто душу изводит долго не затухающими колебаниями. Такие оболочки нам подсунули в Долгопрудном, а теперь Мальшет достал совсем новые. И мы сразу начали готовиться к перелету через море. Мы давно уже мечтали об этом, весь аэрологический отдел. Турышеву хотелось пересечь на аэростате Каспийское море для того, чтобы определить залегание слоев различной влажности от берега до берега, и тому подобное — я в этом не особенно разбираюсь. А молодежь интересовал самый перелет через море на воздушном шаре. Все только об этом и говорили в обсерватории. Марфенька очень волновалась, как бы вместо нее не назначили пилотом меня, но Мальшет сказал: полетят сразу два аэростата. Так что мы с ней поведем каждый свой аэростат.
В день приезда Мальшет заглянул ко мне уже поздно вечером. Я читал, лежа на кровати, «Потерпевший кораблекрушение» Стивенсона, когда Филипп просунул голову в дверь.
— Ты один, Яшка?
Он вошел и, не раздеваясь, тяжело опустился на стул у самой двери.
«Эк его перевернуло!» — подумал я с жалостью. Взгляд его удлиненных зеленых глаз, всегда таких ярких, словно притух и выражал самое глубокое уныние.
— Расскажи все, как было! — потребовал он таким тоном, как бы сказал: «Расскажи, как она умерла!»
И я рассказал, по своей привычке ничего не утаивая, как было на самом деле. Лизины слова о нем я передал почти дословно.
Филипп слушал, страдальчески морща нос, и даже застонал раза два.
— Да ведь и я ее любил, Яша! — сказал он потрясенный.
— Она не знала!
— Я и сам не знал. Потерял ее по собственной глупости.
Филипп низко опустил голову, закрыв руками лицо.
«Хоть бы он поплакал, — подумал я, — все бы ему легче стало». Но он не мог плакать, только мотал изредка головой, словно отгоняя мух.
Пока он так мучился, я сбегал на кухню за чайником — он у меня кипел весь вечер на плите (уголь нам уже подбросили в достаточном количестве), — накрыл на стол и уговорил Мальшета снять его полудошку.
Потом мы с ним ели воблу и брынзу, пили чай с кизиловым вареньем — двое холостяков — и беседовали о предстоящем перелете через море. Он постепенно оживился и стал советоваться со мной как с пилотом, нельзя ли вместо плетеной ивовой гондолы взять лодку.
— Если бы достать пластмассовую лодку, — сказал я, поразмыслив, — а обыкновенная лодка слишком тяжела.
— Где ее достанешь! — вздохнул Филипп.
Он стал заходить ко мне чуть не каждый вечер, так что Марфенька даже и сердиться начала Тогда она тоже стала приходить ко мне, с Христиной вместе, и намекнула Филиппу Михайловичу, что Христина все еще, кажется, верит в бога. Мальшет снова занялся ее «распропагандированием». Он очень был занят и убеждал ее от одиннадцати вечера до половины первого.
Христине это как будто очень нравилось, а мы уходили на каток, чтоб не мешать антирелигиозной агитации.
Скоро у Лизоньки кончился отпуск, и она стала ездить на работу на мотоцикле или на машине со строителями.
Сестра нисколько не изменилась с замужеством: все такая же радостная, приветливая, добрая, готовая каждому помочь. Ко мне она забегала каждый день и наводила уют. Чтоб ее не утомлять уборкою, я на ночь сам драил пол и вытирал пыль. Все равно она находила себе дело.
Я вздохнул с облегчением: все пошло почти как прежде. О том, что Филипп ее любил, я ей не сказал и его убедительно просил не говорить. Всей душой надеялся я, что моя сестра никогда не узнает, как она лишь немного не дождалась Филиппа Мальшета. Еще бы две недели подождать, и она бы стала его женой. Мне было грустно, когда я об этом думал. Значит, человек может отказаться от своей мечты за полчаса до того, как она сбудется, и даже не догадаться об этом.