- Гм! В школу ходишь?
- Ну конечно. В десятый класс.
С характерной для него живостью Филипп уселся верхом на стул и, облокотившись о спинку, с любопытством разглядывал меня. Дерзкие зеленоватые глаза его смеялись, но крупный, четко очерченный рот хранил серьезность.
- Кем же ты будешь, когда вырастешь? - с интересом осведомился он.
Я охотно простил ему его дерзость - мне было лестно, что моя особа вызывает у него интерес.
- Трудно сейчас решить задачу, кем я буду, пока только могу сказать, чего я хочу в жизни.
- Ого! И ты это твердо знаешь?
- Нуда!
- Продолжай, очень интересно!
- Я хочу, чтоб человек научился управлять уровнем Каспия.
Мальшет от удивления даже свистнул. Я видел, что он искренне поражен, встретив во мне своего единомышленника. Этот изумительный человек, пожелавший перегородить море дамбой, даже не подозревал, чем явилась для меня и моей сестры встреча с ним. Что его же идеи, семена, которые он так небрежно разбрасывал повсюду, где проходил, теперь проросли и начали давать плоды. С замиранием сердца я спросил его:
- А вы не можете мне сказать, когда начнется строительство дамбы через море? Мы с Лизой хотим поехать работать на эту стройку.
- Чудеса в решете,- протянул Мальшет.- Я и не подозревал, что мой проект так известен в массах. А кто это Лиза?
- Лиза - моя сестра. Неужели вы ее забыли? Мальшет ничего не ответил, не знаю, расслышал ли он мои слова. Довольно неловко поднявшись со стула, он смотрел на Лизу, стоявшую в дверях. Мальшет был очень чем-то поражен. И Глеб тоже - он моментально вскочил с дивана и сконфуженно одергивал китель.
Но что произошло с сестрой? Сроду в жизни я не воображал, что Лиза может быть такой красивой. Она даже стала как будто выше ростом - или это оттого, что так гордо и спокойно смотрела сейчас на Мальшета.
Только его одного она, по-моему, и видела. Сестра надела бальное платье, присланное артисткой Оленевой, и светлые туфельки на высоких каблучках. Темные блестящие волосы зачесала как-то совсем по-иному (обычно она ведь носила косы), я даже не подозревал, что она умеет делать такие прически. Щеки ее горели румянцем, светло-серые глаза сияли радостью и торжеством.
У меня вдруг сжалось сердце. Мне было тогда всего шестнадцать лет, но я уже знал теневые стороны жизни - мне приходилось не раз быть свидетелем некоторых циничных разговоров ловцов о женщинах. Не все ведь были такие, как наш Фома. Я испугался, что неуместный наряд сестры и то, что она так откровенно радовалась встрече, будут плохо истолкованы. Они не могли знать, как знал я, что, несмотря на свои восемнадцать лет, моя старшая сестра была еще совсем ребенком, чистым и наивным. Одно чувство пьянило нас обоих в тот незабываемый вечер: наконец-то началось чудесное! В дом опять вошел Мальшет и с ним яркий огромный мир, полный обещаний, зова, надежд. Возможно, что у сестры это чувство осложнялось чисто девичьей обидой на его забывчивость и невнимательность и упрямым желанием доказать, что она стала взрослой и красивой. Ведь не могла Лиза не знать, что она красива.
Все же эксперимент был опасен. Она просто могла показаться смешной в этом бальном серебристом платье в заурядной домашней обстановке осенних будней. Вот почему я испугался за нее. Но опыт удался. Лиза была слишком прекрасной, чтоб показаться смешной. Не смех она вызывала, а восторг. С этой минуты для Филиппа и Глеба началось то чудесное, что к нам с Лизой пришло с вынужденной посадкой - вторым появлением Филиппа Мальшета. В театральном появлении Лизы притаилась по-детски горячая просьба о душевном, настоящем, ярком. И она была услышана.
- Где же были мои глаза? -жалобно вскричал Мальшет.
- Разрешите представиться...- торжественно начал летчик,- Глеб Павлович Львов.
Глава четвертая
ЛИЧНЫЙ ФАКТОР
Странно, что эта фамилия ничего нам не напомнила...
- Вы, наверное, очень голодны, сейчас будем ужинать,-пообещала сестра и бросилась на кухню, я за ней. Сердце мое было переполнено.
К ужину мы подали все, что у нас имелось, досадуя, что нет ничего получше. Хорошо еще, что мы ждали сегодня Ивана Владимировича и потому напекли пирогов. Так на круглом столе, покрытом накрахмаленной белой скатертью, очутились: большой кусок розоватого шпика, рассыпчатый картофель "в мундире", вареные яйца, домашний, на диво пахучий ржаной хлеб (Лиза сама его искусно выпекала), пшеничные пироги со свежей капустой и яйцами, ватрушки с козьим творогом, пряники на арбузном меду и - гвоздь обеда зажаренный осетр.
- Больше ничего нет,- с сокрушением воскликнула сестра,- могу еще разогреть борщ, хотите?
- Как на Маланьину свадьбу,- засмеялся Мальшет.- Теперь я вспомнил: вы и в детстве были уже хорошей хозяйкой.
Пока мы с Лизой заканчивали приготовления к ужину, Филипп пересмотрел нашу библиотеку.
- Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты,- пошутил Мальшет.
- Кто же она? - проронил Глеб. Он был очень бледен, глаза лихорадочно горели, и все же в уголках его пересохшего, потрескавшегося рта застыло какое-то высокомерие.
- Сестрица Аленушка и братец Иванушка, вот кто они,- улыбнулся океанолог и мимоходом погладил меня по голове.
И это я ему на радостях простил. Когда я внес самовар и установил его на подносе, Филипп что-то поискал в карманах своего плаща.
- Вот вам гостинец,-и протянул нам по плитке шоколада,- в следующий раз привезу что-нибудь поинтереснее.
- Значит, вы еще приедете? - наивно обрадовалась сестра.
" Конечно... Если мы с Иваном Владимировичем будем работать в одном направлении.
- Консультация? - спросила Лиза.
Она совсем не дичилась, и мы с ней наперебой рассказывали о Турышеве, о нашей работе на метеостанции, о Фоме и односельчанах.
Мальшет, в свою очередь, подробно разъяснил нам, как обстоят дела с проектом дамбы: газеты и журналы охотно о нем пишут, но на деле ничего не ведется для его осуществления.
- Почему ваш проект называют теперь проектом профессора Сперанского? спросила серьезно Лиза.- Ведь мы хорошо знаем, что он именно ваш.
- Потому что он Филька-простак,- вставил Глеб, немного оживившийся за столом,- знаете, есть в театре амплуа "простака", так он простак в жизни.
Мальшет пожал плечами.
- Профессор его значительно усовершенствовал. У меня дамба расположена неудачно по отношению к волнам, а они на этом участке достигают большой силы. Ось плотины у меня проходит по большим глубинам (до девяти метров!) с илистым дном. У профессора Сперанского дамба проходит значительно севернее, по глубинам от половины до полутора метров. Да и расположена удачнее по отношению к ветрам и разгону волн. Стоить будет теперь гораздо дешевле. Это большая удача, что такой знаток Каспия, как профессор Сперанский, заинтересовался идеей дамбы и нашел необходимым разрабатывать ее дальше.
- Как будто твой профессор не мог помочь тебе в порядке этой самой консультации,- едко возразил Глеб и захохотал.
- Можно было сохранить оба имени,- тихо произнесла Лиза.
- Подумаешь, бессмертная слава!-добродушно усмехнулся Филипп Мальшет. У него была своеобразная улыбка, очень его красившая, дерзкая и добрая в то же время - его улыбка.- Важно так или иначе разрешить раз и навсегда проблему Каспия. И в этом мне поможет маститое имя. С большим вниманием отнесутся к проекту.
- Но ведь ты сам признал, что о проекте только пишут, а воз и ныне там! - язвительно бросил Глеб. Он положил себе на тарелку кусок рыбы, и я невольно обратил внимание, какие у него красивые узкие руки с длинными пальцами. И сам он был красив. Только красота эта была какая-то чахоточная румянец щек, то разгоравшийся, то гаснувший, лихорадочный блеск глаз, раздражительность. Что-то его грызло исподтишка. И я вдруг подумал: Глеб низа чтобы не отдал свой проект другому, хотя бы и усовершенствовать, хотя бы и ради успеха дела.
- Пишут - значит, и читают, все больше сторонников,- невозмутимо сказал Мальшет, прихлебывая чай.