- Семнадцать с половиной. Может, люблю, понятно? Ты не знаешь.
- Марфу?
- Может, ее, ну и что?
- Так ты же ее никогда в жизни не видел. Разве можно любить, ни разу не видев?
- Значит, можно. Не надо про это. Фома, вот кто тебя любит по-настоящему, как мужчина. Подожди, не перебивай. Скажу тебе откровенно: женой Мальшета хотелось бы мне тебя видеть.
Лиза подавила вздох.
- Очень я ему нужна...- промолвила она после недолгой паузы.
- Добейся, чтоб была нужна. Слушай, Лиза, подожди лет пять, может, Филипп за это время и полюбит тебя. Фома говорил мне, что видел его часто с сестрой Глеба... Не верю я Львовым...
- Никогда я не буду нужна Мальшету, как я нужна Глебу. Мальшет сильный.
- Да. И ты сильная. А Глеб слабый, потому к тебе тянется. Он, поди, думает, что ты поможешь ему стать Чкаловым. Он вцепится в тебя и будет, как упырь, не кровь сосать, а силы. Будет ныть и требовать, чтоб ты его убеждала, подбадривала. Только и будешь с ним носиться. Разве тебе не противно?
Возможно, я говорил более сумбурно, чем написал, но сестра меня поняла.
- В ту ночь, когда мы тебя ждали,- неужели это было только вчера? слышишь, Янька, он предложил мне... Он хочет, чтоб мы поженились.
У меня похолодело под ложечкой. Изменившимся голосом я сказал:
- Ну и что?
- Да ты не расстраивайся. Я сказала, что о замужестве рано мне думать, надо сначала кончить институт.
- Молодец, Лизка!
От меня словно тяжесть отвалилась, пудов десять. Мы еще немного поговорили и уснули успокоенные.
Утром вскочили рано и, отказавшись от завтрака, отправились в гостиницу, чтобы застать Турышева. У него мы хотели узнать и про Мальшета.
Все оказалось проще - они занимали общий номер и бурно нам обрадовались. Иван Владимирович поцеловал нас в щеки, а за ним и Мальшет. Они как раз собирались идти завтракать и позвали нас с собой. Зашли в какой-то ресторанчик, пустынный об эту пору.
Мы выложили несложные свои новости и о Глебе рассказали.
- Как это ему, бедняге, некстати,- сочувственно заметил Мальшет.- Здесь его отец и сестра, прибыли на совещание. Львов занял лучший номер в гостинице, сына не принял... Вернее, назначил ему прийти через три дня в десять двадцать вечера. Каково? Нежные родительские чувства. Дочь он, впрочем, любит - по-своему, насколько он способен любить. Мирра удовлетворяет его родительское тщеславие: красива, умна, блестящая пианистка, знает отлично четыре языка, в двадцать шесть лет - научный работник. У нее большое будущее.
- Иван Владимирович, а вы... вы уже встречались с Львовым? - спросила сестра.
Турышев усмехнулся и рассказал о встрече.
Он шел сквером, когда навстречу ему попался Львов. Несмотря на двадцать с лишним лет, в течение которых они ни разу не встречались, оба сразу узнали друг друга. Львов поднял обе руки для приветствия и еще за десять шагов начал кричать: "О, друг мой Иван, какая радостная встреча!" - И как ни в чем не бывало прошествовал дальше, не подвергая нервы Турышева слишком большому испытанию.
Мы невольно рассмеялись: ну и фрукт! И стали подниматься.
- По глазам вижу, что хочется попасть на совещание,- сказал Мальшет.Проведем их, Иван Владимирович?
- Проведем! - пробасил Турышев.
До театра, где проходило совещание, было рукой подать, и мы отправились пешком.
Несмотря на ранний час, было уже очень жарко, плавился асфальт, так что на нем отпечатывались следы каблуков. От земли до желтеющего неба стояла мгла. Над городом дул обжигающий ветер Азии - суховей.
Совсем рядом была морская ширь, дельта разлившейся Волги; речки, каналы, протоки пересекали улицы. Но в Астрахани царило другое море, безбрежнее и могущественнее Каспия,- зловещая пустыня с застывшими волнами холмов, с горько-соленой на вкус горячей водой бесчисленных озер. Те же раскаленные, мстительно надвигающиеся пески, что поглотили наш родной поселок Бурунный, полузасыпали башню заброшенного маяка.
- Когда дует суховей, я чувствую себя униженным,- мрачно сказал Мальшет.- Я ненавижу пески, как своего личного врага. Не могу этого видеть Каспий отступает, а пески наступают. Надо бороться, надо бороться!
Глава седьмая
СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЕД
Мы пришли рано и заняли хорошие места в шестом ряду. Это уже было четвертое пленарное заседание. "Основные доклады прошли, будут содоклады и выступления",- услышал я позади чей-то голос, тут же затонувший в шуме, кашле, приглушенном смехе, хлопанье откидных стульев. "Ага,- подумал я,значит, выступления Мальшета и Турышева - это не основное".
Скоро я увидел Львова. Он прошел в президиум, как на свое привычное место, действительно похожий на дореволюционного барина, какими я их привык видеть в кино. Чувствовалось, что он сыт, выспался, принял ванну. Поражала его необычайная самоуверенность. Не похоже, чтоб его мучили угрызения совести. Холеное красивое лицо отличалось выразительностью, как у артиста. А Глеб - таки очень похож на отца, только не располнел еще и выражение глаз и рта совсем другое. Было в старшем Львове и что-то комическое. Сидя на видупервый от кафедры,- он своей мимикой мог просто уничтожить выступавшего. И он этим щедро пользовался. У него была превосходная дикция, и каждая его реплика, сказанная вполголоса, отчетливо разносилась на весь зал. За исключением нескольких маститых, которых затрагивать Львов не находил нужным, он, собственно, прошелся по каждому выступлению. Но заметно перешел границы, когда выступали Мальшет и Турышев.
Я невольно засмотрелся на него. Скажет, например: "Не ясно, ох, не ясно!" - и такую скорчит скорбную рожу, что в зрительном зале пройдет смешок. Или: "Смело, смело!" - и покачает головой, пораженный несуразностью высказанного. И всякий понимает, что он хотел сказать "не научно".
Доклад нашего Ивана Владимировича действительно был смел, даже я это понял. Перед этим выступил ряд ученых, с "академической сухостью" отчитавшихся в своих научных работах о Каспии. Никто из них ничего не требовал, просто давал в конце коротенькое резюме.
Зато товарищи, выступавшие от различных организаций и ведомств, требовали. Требовали с надеждой и возмущением. И будь то нефтяники или ловцы, гидростроители или моряки - требования их сводились к одному: дать долгосрочный прогноз уровней Каспия. Как и наших ловцов из поселка Бурунного, их волновало - будет ли море и дальше опускаться или можно надеяться на повышение. Но ни один из научных работников, видимо, не брался ответить на этот вопрос.
Мне почему-то запомнилось горячее выступление молодого, но совершенно седого товарища в форме морского флота, не помню его имени.
- По постановлению правительства,- начал он сурово,- мы провели и закончили ряд проектных работ по реконструкции и строительству портов и подходных каналов на Каспий. Однако мы оказались в затруднительном положении, так как отсутствие ясного прогноза уровней делает все проекты условными. В Госплане отказались их утвердить. Как строить, если неизвестно, окажутся ли сооружения на суше или будут затоплены? Мы убедительно просим Институт океанологии Академии наук СССР разрешить проблему прогноза уровней в наикратчайший срок.
После этого седого инженера - или кто он там был - выступил наш Иван Владимирович.
Мы с Лизой напряженно следили, как он, выпрямившись, с ледяным выражением лица, что у него служило признаком скрытого волнения, поднялся на сцену и прошел к кафедре. На нем был новый в полоску синий костюм, который мы еще не видели. Серебряные волосы, гладко зачесанные назад, оттеняли точеное бронзовое, почти без морщин, лицо.
Львов с безмятежным доброжелательством "похлопал старичку". Но в зале, разрастаясь, как весенний ливень, пронесся гул рукоплесканий. Турышев сдержанно поклонился.
Прежде всего с пунктуальной своей точностью он внес поправку. Доклад его носит название "Метод долгосрочного прогноза уровней Каспия", а не "Особенности климата Каспийского моря", как неизвестно почему указано в проспекте совещания.