Раздумывая о Львове, я невольно посмотрел на него - он сидел на том же месте, в президиуме, у края стола, такой же свежий и выхоленный. Один из членов президиума - он не то опоздал, не то выходил - на цыпочках прошел на свое место позади Львова. Профессор обернулся и протянул руку. Обмениваясь рукопожатием, тот товарищ улыбнулся Львову. Через меня словно электрический ток пропустили - так меня дернуло. Это было ужасно! Ведь тот ученый - или кто он там был - не знал, что из себя представляет Львов, и, пожав ему руку, опоганился. Кабы он знал про него все, он бы, разумеется, не стал пожимать ему руку. Мне показалось это таким страшным, что мурашки поползли по спине.
По-моему, самое гнусное, что может быть на свете, это - улыбнуться подлецу. Ниже уже нельзя пасть. Некуда. Конечно, тот человек не знал про Львова. Не знал, что он подлец, занявший место оклеветанного им друга, что он изо дня в день убивал свою жену, навсегда подорвал веру в свои силы у ребенка, разбил чужую семью - отнял у Фомы мать. Вот если бы он знал и улыбнулся Львову, тогда, конечно, он был бы еще хуже Львова - именно хуже, ведь со стороны подлость виднее. О, это было что-то такое уж низменное и подленькое, что и выразить нельзя.
От этих мыслей мне стало так одиноко и неуютно, что хоть волком вой. Я оглянулся. Кругом полно народа, всем жарко, обмахиваются- женщины веерами, мужчины газетами и журналами, но все внимательно слушают. Мне сразу стало легче. Но в этот момент на кафедру вышел Львов...
Его так же встретили рукоплесканиями. Улыбаясь обаятельной улыбкой, он поднял белую холеную руку и слегка ею помахал - не то в знак приветствия, не то страдая от скромности. Говорил он без всяких шпаргалок, язык-то у него был привешен не хуже, чем у нашего Павлушки.
Выступление Львова сводилось, в общем, к тому, что уровень Каспия скоро начнет повышаться, и не из-за чего "горячку пороть" - это я своими словами передаю. А вот теперь попробую его словами, если сумею, так как это очень трудно! Про Львова только Салтыков-Щедрин написал бы хорошо - уж очень этот "ученый" походил чем-то на Иудушку Головлева.
- Товарищ Турышев разрешил некоторые наши сомнения в поведении Каспийского моря... Ха-ха! Мне известны мнения некоторых руководящих работников Госплана. Они считают вредным, гм, утверждение, будто уровень Каспия падает. Он не падает, а колеблется. И ущерб, который, гм, испытывает от этого наше народное хозяйство, заключается в том, что береговая линия движется то назад, то вперед. Весьма странно, что товарищ Турышев взял на себя смелость выступить с таким, гм, прогнозом... Человек долгие годы был в стороне от науки. Он лет десять работает, гм, наблюдателем на какой-то там метеостанции второго разряда. Где, с кем, когда этот прогноз обсуждался?
- Прогноз профессора Турышева обсуждался в Институте океанологии Академии наук СССР,- решительно подала реплику Васса Кузьминична Бек.
- И одобрен Ученым советом,- добавил Мальшет из ложи.
- Да, но, гм, некоторые участники совещания (мы тут обменялись мнением в кулуарах) полагают, что сверхдолгосрочный прогноз должен быть апробирован Госпланом. Прогноз должен носить официальный характер. Все ж таки, гм, так безапелляционно выступить на совещании...
К проблеме Каспийского моря надо подходить по-новому, по-научному. Если в северной части моря нужно поддержать или сохранить современный уровень, то на южной, особливо в районе Апшеронского полуострова, выгоднее будет значительное понижение уровня... К сожалению, наука еще не располагает достаточно обоснованными методами сверхдолгосрочных прогнозов, поэтому трудно поверить любому долгосрочному прогнозу естественного хода уровня моря. В такой форме прогноз, по моему скромному мнению, не следует давать потребителю. Никакой проблемы Каспия не существует, это выдумки паникеров и пессимистов от науки или, гм, очень молодых людей, идущих, к сожалению, на поводу... Уровень Каспия колеблется в небольших пределах, гм, около стабильной величины. Без сомнения, он скоро начнет подыматься.
Я решительно возражаю против переброски печорских вод в Каспий. Со временем такая переброска приведет к угрозе затопления прибрежных районов Каспийского моря с их богатыми недрами. Она может угрожать самому существованию таких городов, как Баку и Астрахань. В этих условиях - таково и мнение некоторых работников Госплана - сброс вод Печоры в Каспий представляется бессмысленным. Однако работники каспийского отдела Института географии Академии наук СССР и Института океанологии предпочитают придерживаться другой точки зрения, которую и пропагандировал молодой, гм, очень молодой ассистент.
Бессмысленно вовсе сооружение дамбы на Каспии. Если в борьбе с колебаниями уровня Каспия переброска масс воды ничего не дает, то постройка дамбы принесет даже большой вред, так как будет угрожать благополучию Средней Азии и Закавказья. Поверхность Каспия является фактором водоносности рек этих республик.
Что касается Каспия, то здесь еще бессилен перед природой человек. Регулировать климат он еще не научился. А колебания уровня Каспия зависят от колебания климата. Бороться в данном случае бессмысленно. На днях я читаю доклад в техническом отделе Совета Министров, и я честно и принципиально, гм, выскажу свою точку зрения на так называемую "проблему" Каспия. Гм!
Закончив своим характерным покашливанием, Львов еще помедлил на кафедре, наверное выжидая оваций. Но оваций не последовало - так, жидкие хлопки.
После него выступала Васса Кузьминична Бек. Наверное, она говорила что-то очень дельное. Но я задумался и ничего не слышал, пока председатель не объявил перерыв.
Это, кажется, называется разговоры в кулуарах. Наш Иван Владимирович, Васса Кузьминична, один знаменитый географ - профессор Орлов, высокий, плечистый, с шикарнейшей длинной бородой, насупившийся чего-то Мальшет и Мирра оживленно обсуждали в ярко освещенном фойе, что именно следует внести в решения совещания. Здесь же смирнехонько стояли и мы с Лизой и еще какие-то незнакомые люди, с интересом прислушивающиеся к спору.
Когда Мальшет перед этим нас знакомил с Миррой, она каждому вежливо пожала руку. Рука у нее была нежная и прохладная. Удлиненное лицо, тонкая длинная шея и словно точеные обнаженные руки поражали белизной. Наверное, она, как и Глеб, не была подвержена загару. Ее большие глаза, как я уже сказал, очень походили на серый бархат. У Лизы тоже были серые глаза, но светлые и лучистые, их никогда бы не сравнил с материей, хотя бы и с бархатом. Мирра оказалась не очень высокая, просто она была в туфлях на высоких, словно гвозди, каблуках, но не спотыкалась на них.
Мирра спокойно рассмотрела нас троих (Мальшет ей часто о нас рассказывал), чуть дольше и внимательнее задержав взгляд на Иване Владимировиче. Крупные губы ее дрогнули, тень недовольства прошла по лицу.
Подошел худощавый человек в сером костюме, роговых очках, с фотоаппаратом через плечо - спецкорреспондент одной из центральных газет - и стал шутить с добродушной Вассой Кузьминичной, как вдруг послышался раскатистый баритон Львова...
Упомяну здесь, что народу в фойе было мало, большинство вышло на улицу покурить и выпить газированной воды. Поэтому Львов сразу увидел и свою дочь, и географа, и корреспондента и с веселым видом направился в нашу сторону. За ним двигалась целая свита каких-то стильно одетых "молодых" людей с лысинами разных форм и величин.
Поздоровавшись со всеми общим поклоном, Львов вдруг встретился взглядом с Лизой.
- Ба!.. Да это... гм, Лиза Ефремова, моя ученица. Помню, помню, как же. Здравствуй, маленькая спорщица!-И он, улыбаясь, протянул мясистую холеную руку моей единственной сестре.
Я крепкий парень и многое могу вынести, но такого я бы не перенес. Если бы у меня было еще несколько сестер, но у меня была всего одна-единственная сестра, которую я обязан был защищать, и я не мог допустить, чтоб она опоганилась, пожав эту руку. Щекам моим стало холодно. Мальшет потом говорил, что я так побледнел. что он за меня испугался.