Я понес свое произведение в Бурунный. В исполкоме у меня была знакомая машинистка - сухонькая, седенькая старушка, вдова бывшего директора школы. Я попросил ее перепечатать мой рассказ на машинке. Кстати, я назвал его очень просто - "Встреча". Мария Федоровна посмотрела на меня с доброжелательным любопытством и спросила:
- В трех экземплярах, конечно?
- В трех... если можно.- Я густо покраснел от смущения.
Мария Федоровна велела мне прийти через два дня, но мы с бригадой ушли на лов кильки. Когда я наконец явился, она торжественно вручила мне три аккуратно сшитых и даже выправленных экземпляра.
- За эту работу не надо никаких денег,- торжественно произнесла она, когда я, покраснев, спросил, сколько ей должен.- Ты, Яша, написал прекрасный рассказ. Я печатала и плакала. Яша Ефремов, ты станешь когда-нибудь большим писателем. У тебя искра божия - талант. Поздравляю тебя, мой мальчик! - И добрая женщина поцеловала меня в обе щеки.
Взволнованный, я тут же отправился на почту и отослал рассказ в один из московских журналов. Не затем, чтобы его напечатали, но я слышал, что толстые журналы дают подробные рецензии начинающим.
С почты я забежал в магазин и, захватив наскоро макарон, крупы, конфет и хлеба, стал прилаживать к раме велосипеда продуктовую сумку. И вдруг я увидел Мальшета.
В зеленой шведке, с рюкзаком за плечами и плащом через руку, он стоял на ступенях каменного здания райкома партии и с явным удовольствием озирался вокруг. Солнце палило нещадно, над песками дрожало золотистое марево, на площади сохли бесконечные сети. Я бросился к нему, и мы обнялись.
- Ну, Яков, готовься в экспедицию,- серьезно сказал Мальшет.- Я арендовал "Альбатрос" вместе с его командой. Через два дня выходим в море.
Через два дня мы, конечно, не вышли. Требовалось подготовиться как следует. Мы с Фомой рьяно взялись за ремонт "Альбатроса". Заново его просмолили, покрасили. Вместительный трюм для рыбы выскребли, вымыли до блеска, приладили откидные полки и столики - получился превосходный кубрик. Мальшет еще раза два ездил в Москву за всякими приборами. С ним поехала Лиза держать экзамены в Гидрометеорологический институт. Вернулась похудевшая и веселая. Экзамены выдержала на "отлично", ее зачислили на заочный гидрологический факультет.
Итак, Лиза была уже студенткой!..
По этому поводу мы устроили развеселую пирушку с шампанским. Иван Владимирович подарил Лизе бусы из сероватого янтаря, Филипп - шесть томов Паустовского, ее любимого писателя, а Фома принес колечко с маленьким камешком, словно капля морской воды. Лиза вспылила и не хотела брать, но Фома кротко спросил:
- Почему бусы можно дарить, а кольцо нельзя?
Лиза покраснела и ничего не ответила, молча, с независимым видом надела кольцо на палец и отвернулась. Фома был очень доволен, но старался этого не показывать. Вообще он очень боялся Лизоньки, что как-то не к лицу моряку и боксеру.
Я не догадался ничего подарить, а когда спохватился, было уже поздно не побежишь за девять километров в сельмаг, когда уже за стол пора садиться. Тогда я написал на оставшемся рукописном экземпляре: "Первый рассказ свой посвящаю любимой сестре Лизе" - и преподнес ей -она его еще не читала. Лиза лукаво и смущенно улыбнулась и несколько раз поцеловала меня.
После ужина меня заставили читать рассказ. Это было нелегким делом, я даже вспотел. Теперь, когда я читал рассказ вслух перед всеми, он мне показался гораздо слабее. Мне было как-то неловко, щеки горели, во рту пересохло, и я даже немного охрип.
- Читай медленнее и не волнуйся,- сделал мне замечание Мальшет.- Очень любопытно!
Я стал читать медленнее и все более уверенно. Закончил со странным ощущением своей власти над присутствовавшими.
Все долго молчали. Лизонька, раскрасневшись, переводила взгляд с задумавшегося Мальшета на Ивана Владимировича. Фома с восторгом смотрел на своего приятеля: и доволен-то он был рассказом, и горд за меня.
- Вот это здорово! - воскликнул Фома.- Как он его, а? "Не нужно мне от вас ничего! Пусть я останусь один, но таких родных мне не надо!" А потом ведь заплакал - жалко старика дядю. Жалко, а руки не подал. Эх! Вот это человек, тезка мой, только фамилия другая...- Фома и сам чуть не заплакал. Очень он был жалостливый и добрый.
Иван Владимирович прочувствованно пожал мне руку.
- Поздравляю с хорошим рассказом. Мужественная, светлая вещь. А я не знал, что у тебя талант...
- Ну уж...- смутился я. Мне было чего-то стыдно, и счастлив-то я был безмерно.
- Первый рассказ, и такой сильный,- удивился Мальшет.- Это же очень редко бывает. Ты сам-то понимаешь, какая теперь ответственность на тебя навалилась?
- Поймет еще,- пробормотал Фома, когда я не ответил.
Мы беседовали до глубокой ночи, главным образом о целях творчества. Впервые я очутился в центре благожелательного и восхищенного внимания и был так взволнован, что плохо различал окружающее, будто немножечко ослеп. Отдельными пятнами вспыхивали то яркое платье сестры и румянец на ее смуглых щеках, то зеленая рубашка Мальшета и его зеленоватые с крапинками смеющиеся глаза, то бронзовое, обветренное лицо Фомы с белоснежными ровными зубами, то седые виски и чисто выбритые щеки Ивана Владимировича, его полосатый галстук, вымытая до блеска посуда на столе, горка не-вызревших крупных яблок на блюде. И все покрывал неумолчный, протяжный, как орган, басистый гул это Каспий ворочался в своем жестком ложе.
Я совсем не уснул в ту ночь. Поднялся с кровати рано: утром приезжали остальные участники экспедиции.
Глава вторая
ПУТЬ "АЛЬБАТРОСА"
Никогда бурный, беспокойный Каспий не казался таким тихим, умиротворенным, ласковым, как в тот день, когда экспедиция вышла в море.
- Ишь, прикидывается, старый чертушка! - сквозь зубы проговорил Фома. Он-таки продолжал одушевлять Каспий.
Фома с самого начала был настроен по отношению к этой экспедиции скептически.
- Не будет толка,- шепнул он мне на ухо.
- Почему не будет толка? - обиделся я за своих ученых друзей.
- Слишком много баб, какая это экспедиция! - покачал головой капитан "Альбатроса". Как всегда, его черные прямые волосы проволокой торчали во все стороны.
- Как так?
- А так: Васса Кузьминична - раз, Мирра Павловна- два, Лиза - три. Лучше бы им дома сидеть. Три бабы на такое квелое судно. Иван Владимирович старик, ты - мальчишка, не обижайся, к тому же писать начал стихи - ну, рассказ, все равно. Вот и выходит, мы с Филиппом - всего двое мужчин. А Каспий шутить не любит. Это он пока прикидывается, заманивает. Почему не взяли механика и второго матроса?
- Так места же нет, чудак человек.
- Вот именно, нет места, слишком много баб.
- Они научные сотрудники...
- Я бы ни за что не поехал,- еще тише зашептал Фома,-да за Лизу боюсь. Ну и Мальшета как одного пустить, что бы он с вами делал? А Каспий еще себя покажет.
Более упрямого человека, чем Фома, свет не видывал, ты ему хоть кол на голове теши - он все равно на своем будет настаивать.
По-моему, женщины держались геройски, даже Мирра, которую все время мутило. Она возмущалась, что Мальшет не достал лучшего судна.
Конечно, "Альбатрос" не "Витязь", специально приспособленный для океанологических наблюдений, но все же это неплохой двухмачтовый парусно-моторный баркас. Главное, крепкий, отлично просмоленный и устойчивый. Когда Каспий начнет себя показывать, эти качества очень пригодятся.
В распоряжении Океанологического института имелись два специальных корабля - "Труженик" и "Академик Обручев", но для плавания по мелководному северному Каспию они уже не годились. Мальшету требовалось именно такое судно, как наше,- с посадкой не более полутора метров.