- Ты же на себя не похожа,- уговаривал ее Глеб.- Для чего такое самоистязание? Это просто глупо! Собирайся сейчас же, я тебя захвачу с собой.
- Ну уж... с тобой я бы не рискнула лететь! - вырвалось пренебрежительно у Мирры.
- Что вы... Мирра Павловна! - остановила ее Васса Кузьминична, мельком взглянув на изменившееся лицо Глеба.
- Это отец ей внушил... что я такое ничтожество.
- Полноте! - добродушно возразила ихтиолог.- Ни отец, ни сестра о вас так не думают.
- Думают. Именно так. Когда я стал летчиком, отец сказал: "Научить летать можно и медведя, весь вопрос в том, сколько он пролетает". Что же... может, так оно и есть. Но это неважно,- удрученно закончил летчик.
- Выходит, ваш отец не только Мирре Павловне внушил эту дикую мысль, но и вам? - звонко сказала сестра и выпрямилась во весь рост, тонкая и высокая, как камышинка. Юное загорелое лицо ее приняло враждебное выражение. Она сделала над собой усилие, чтоб замолчать, но не справилась с гневом, душившим ее.- Зачем вы придаете значение словам... такого... Вы же знаете, что из себя представляет ваш отец. Честный человек ему руки не может подать, а вы... портите себе жизнь.
Наступила томительная пауза. Всем стало неловко. Глеб опустил длинные, как у девушки, ресницы. Иван Владимирович ушел на корму.
- Ты действительно ничтожество, если позволяешь какой-то жалкой девчонке поносить родного отца! - вне себя крикнула Мирра и отвернулась от брата.- Филипп!- обратилась она, смертельно бледная, к Мальшету,- прошу призвать эту особу к порядку, она слишком уж распоясалась, забыла свое место.
Мирра пошатнулась, видимо усилился приступ морской болезни, и, слабо придерживаясь за поручни, спустилась в каюту. Никто не проводил ее.
- Мне очень жаль,- так же звонко проговорила Лиза, губы ее задрожали, в светло-серых глазах выступили слезы,- мне жаль, если я забыла свое место... Да, я в экспедиции числюсь, ну и есть--рабочий. Но я не могу просто видеть, когда на моих глазах человеку внушают- да, внушают, что он якобы не может выполнять свою работу. Это страшно - такое внушение... простите меня! - Лиза виновато опустила голову.
Глеб бросился к ней.
- Лизочка, я не сержусь, только благодарен!
- Как нехорошо получилось,- обратилась Васса Кузьминична к Фоме, стоявшему рядом с ней.
Но Фома промолчал, плотно сжав обветренные губы. Мальшет с досадой взлохматил волосы.
- Ну, вот и...-Он махнул рукой и тоже замолчал.
- Меня ждет бортмеханик,- тихо проронил Глеб. Мы молча смотрели, как гидросамолет прочертил по воде длинные пенящиеся полосы и, словно нехотя, поднялся в воздух.
- Чаще прилетай, Глеб! - вдруг крикнул я. Летчики замахали нам руками.
- Слишком много баб,- шепнул мне горестно Фома.- Вишь, какая беда!
Скоро "Альбатрос" стремительными галсами, лавируя между крепнущими волнами, бежал своим путем под хлопающими белыми парусами.
Все опять занялись своими делами. Мирра, ни на кого не глядя, наклеивала на склянки этикетки. Я думал, она сегодня не будет ни с кем разговаривать, но перед вечером она все же произнесла несколько фраз...
Мальшет сказал, любуясь морем:
- Здесь пройдет дамба!
- Никакой дамбы здесь не пройдет,- жестко отчеканила Мирра,- проект окончательно отклонен. Это из самых верных источников. Мне пишет мой отец.
Глава третья
НЕОЖИДАННЫЙ ЛЕДОСТАВ
После сообщения Мирры я несколько дней ждал, что Мальшета отзовут и экспедиция на этом плачевно закончится. Но никого не отозвали. Впрочем, она имела серьезное самостоятельное значение, независимо от изучения трассы будущей дамбы.
Летели дни над морем, словно серые чайки - стремительные и похожие. За два месяца нам только раз удалось переночевать на суше и помыться в настоящей горячей бане, это было на острове, в рыбацком поселке. Там же мы запаслись топливом для "Альбатроса", так как ночи стали холодными.
Путь "Альбатроса" проходил стороной и от пассажирской трассы и от мест, где рыбаки ловят рыбу. Все семеро похудели, загорели до черноты, обветрели, обтрепались. Даже Мирра перестала так тщательно следить за своим туалетом. Кстати, она несколько окрепла, и теперь почти не поддавалась морской болезни.
Незаметно для нас лето превратилось в осень. Похолодали, посуровели ветры, густой и тяжелой стала вода, голубой небосвод заволокли тучи, моросил дождь. Каспий бушевал днем и ночью. Все чаще штормило. Работа из приятной стала тяжелой, а порою и мучительной, но до конца экспедиции было еще далеко - так мы тогда думали. Глеб доставил нам теплые пальто и телогрейки, сапоги, шапки, непромокаемые плащи. Видимо, беспокоясь, он каждый день навещал нас. Иногда, посадив самолет, Глеб переходил на палубу "Альбатроса" поговорить, обменяться новостями, поесть Лизиной ухи, но чаще он только делал над нами несколько кругов и, убедившись, что сигнала о бедствии нет, улетал по своим делам; шла осенняя путина, и Глеб, как и другие каспийские летчики, был занят чуть не круглые сутки.
Последний раз он тоже не стал приводняться, а сбросил нам вымпел. Это были газеты, письма и бюллетень погоды, предвещающий мороз. Теплый ветерок надувал паруса, порой он вдруг замирал, и паруса обвисали. Мы весело посмеялись над бюллетенем. Как всегда, взяли станцию, проделали обычные наблюдения.
Среди полученных писем был конверт и для меня... из журнала - совсем тоненький конвертик. Наверное, не. возвращают рукописи, подумал я, разрывая конверт, и напрасно я надеялся получить от них обстоятельную рецензию. На глянцевитой бумаге со штампом редакции было напечатано всего несколько строк:
"Уважаемый Яков Николаевич! Ваш рассказ "Встреча" одобрен редколлегией и пойдет в февральском номере журнала. Возможно, вызовем Вас в Москву. Сможете ли приехать? Напишите коротко о себе. Где печатались раньше?
С искренним приветом, литературный секретарь редакции Иванов".
Итак... принят. "Вызовем Вас в Москву... Где печатались раньше?" У меня защипало в глазах, я еле па ногах устоял.
- Янька, милый! - Сестра обняла меня за плечи.- Рассказ отклонили? Да ты только не расстраивайся. Мальшет сказал: сразу никогда не печатают.
Я молча протянул ей конверт.
Новость сразу привлекла всех членов экспедиции. Письмо переходило из рук в руки. Меня поздравляли, теребили, целовали. Фома так сдавил мне ребра, что я чуть не задохнулся.
А Мирра сказала:
- Сейчас такие низкие требования к литературе,что это в конце концов приведет к полной ее деградации.
- Не нахожу! - резко возразил Мальшет.- Что касается рассказа Яши очень талантливо написан. Это делает честь работникам редакции - не просмотрели такого рассказа.
Мирра пожала плечами и холодно усмехнулась. Мальшет, взбешенный, отошел от нее. Все притихли и занялись своим делом.
Вечером, когда "Альбатрос" уже стоял на якоре, мы трое - Мальшет, Фома и я - погрузили на бударку тяжелые сети и отправились, как у нас говорят, "выбивать концы". Ветер совсем стих, внезапно похолодало. Очень студеная наступила ночь. Я совсем замерз в телогрейке и кепке, Мальшет тоже.
- Давай скорее! - поторопил он Фому. Нагнувшись к черной воде, Фома соображал, откуда течение. В сети, поставленной без учета течения, не застрянет ни одна рыба.
- Выбивайте! - наконец сказал Фома, ведя лодку в нужном направлении.
Мы стали высыпать за борт тонкое плетение сети. Бубенчиками загремели грузила. Бударка не качнулась ни разу.
- Штиль...- почему-то озабоченно заметил Фома. Мальшет работал рассеянно, все путал поплавки. Возвращались мы при свете звезд, необычно крупных и ярких в эту ночь. Я на веслах, Фома на руле.
- Соб-бачий холод,- сказал, стуча зубами, Мальшет. Почему-то мне стало одиноко и грустно. Казалось, слишком медленно приближался огонек "Альбатроса", а минутами и совсем исчезал. Впервые меня охватил страх заблудиться в темном море. Я вздохнул с облегчением, когда мы доехали наконец.