- Одиннадцать штук всего!- посетовал Фома.- Хорошо, что я курец не азартный, а то знаешь как тошно пришлось бы.
- Лучше береги спички,- посоветовал я.
- Для чего?
- Для костра.
- Изо льда, что ли, костер разведешь?
- А может, выберемся на землю... Не знаю для чего, но спички, наверно, понадобятся.
- Твоя правда.- И Фома бережно спрятал спички во внутренний карман куртки. Одну спичку он все-таки истратил, уж очень ему захотелось курить.
- Фома, как по-твоему...- начал я о том, что меня будоражило весь день,- подло поступил Глеб, высадив нас на лед, или он должен был спасать самолет?
- Себя он спасал,- неохотно буркнул Фома.
- Себя? Видишь ли, я обязан, как комсомолец, справедливо решить этот вопрос, а досада - плохой советчик.
Фома коротко хохотнул.
- Поставь себя на его место. Как бы ты поступил?
- Я? Если бы самолет был дороже атомного ледокола, и то бы я решил так: пусть пропадает машина, но не бросил бы товарища. Главное - поступить по чести!
- "Главное - поступить по чести",- как эхо повторил Фома.- По чести? переспросил он, вдумываясь в слово.- Главное - быть человекем...
Подумав еще немного, Фома сказал так:
- Глебу хотелось стать настоящим летчиком. Настоящим- это он понимал так: постигнуть всю технику, ну и мужество приобрести. Его папаша и эта сестрица Мирра не верили в него: дескать, хилый, слабый от рождения, куда ему стать летчиком. В этом они ошиблись. Ты видал, как он управляет машиной? У него же каждое движение отработано, что тебе хороший пианист. Смотрит на ноты, а пальцы сами по себе бегают. Вот. Технику-то он постиг, а человеком не сумел стать. Потому он все одно - плохой летчик. Если плохой человек, то и плохой летчик. Одного знания техники мало. Яша... а хорошо быть пилотом, хоть бы бортмехаником, да?
- Да, хорошо. Еще лучше, чем моряком,- возможности больше. Например, гидросамолет - он и по морю, и по земле, и по воздуху движется. Прекрасное чудо!
- Да. Но и моряком все-таки очень хорошо. Я не очень любил учиться, а в мореходном училище знаешь как интересно!
- Ты теперь, Фома, отстанешь...
- Ничего, потом нагоню. У нас в Бурунном есть старичок, капитан на пенсии, ты его знаешь, Кирилл Протасович. Он обещал помочь мне. Назубок все знает!
Капитан дальнего плавания, шутишь. Он не только по Каспию двадцать лет плавал, но и в дальневосточных морях, в Ледовитом океане, по всему миру.Фома помолчал.- А теперь давай соснем, Яша. Набирайся сил, неизвестно, что с нами будет.
Тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, мы уснули, едва покрывшись одеялом: уж очень устали.
На другой день и на третий был все тот же стелющийся туман. На четвертый день он рассеялся к полдню. Словно завесу отдернули, и перед нами предстало спокойное, зеленоватое море с чуть колышущейся линией горизонта, солнечное небо, кучевые облака. Совсем как летом. Но к северо-востоку от нас громоздились огромнейшие торосы высотой с четырехэтажные дома, там был хаос невообразимый и страшный. На льдинах лежали, развалясь, жирные тюлени вылезли погреться на солнышке. Нас медленно пронесло мимо огромного тюленьего поля.
- Эх, вот это залежка, знали бы наши! - пожалел от души Фома.
Мы уже здорово замучились. И постель, и одежда на нас отсырели, негде было и просушить. Мы мерзли, все время хотелось пить. Кусочки солоноватого льда уже плохо утоляли жажду. Льдина заметно уменьшалась. Теперь на ней уместилось бы всего человек десять ловцов и разве что одна лошадь. Мы ждали самолета. С нетерпением ждали самолета, но он не появлялся, хотя отдаленный шум мотора слышался не раз. Фома все посматривал, ухмыляясь, на мое лицо.
- Парень, а ты знаешь, у тебя борода растет, однако, совсем стал мужчиной,- признал он.
У меня не борода росла, а какой-то пух, вот Фома зарос, как цыган.
На другой день к вечеру мы увидели самолет. Он был похож на огромную рыбу, спокойную и красивую, и ослепительно сверкал в лучах уходящего спать солнца. Мы прыгали, кричали, махали одеялами, просто бесновались от радости. Самолет стремительно пронесся над нами - даже ветром пахнуло - и стал удаляться...
Нас не заметили. Видно, заходящее солнце маскировало нас. Когда самолет скрылся за облаком, я чуть не заплакал от нестерпимого разочарования. Я что-то кричал вне себя в след удаляющемуся самолету, Фома обескураженно молчал.
Льдина таяла на глазах, как студень, скоро на ней уже будет опасно находиться, а летчики нас не заметили. Искали они нас или просто летели по своим делам? Я взглянул в ту сторону, где громоздились торосы, они отодвинулись дальше на восток, а может, это нас отнесло течением в сторону? Ледяные руины багровели, точно охваченные пожаром,- отблеск солнца, уже невидимого для нас. Пожар долго тлел, затухая, а когда в потемневшем небе замерцали звезды, в торосах тоже вспыхнуло холодное фиолетовое мерцание.
Больше мы самолетов не слышали, видно, нас искали не здесь - в других квадратах. Льдина уменьшилась больше чем вдвое, нас выносило в чистую ото льда воду - Средний Каспий.
И тут со мной случилось совершенно неуместное, просто позорное происшествие - я не вынес трудностей и заболел. Крепился я до последнего, скрывал от Фомы, пока мы не легли спать и он не обнаружил, что от меня так и пышет жаром.
- Яшка, да ты заболел, вот беда! - испугался Фома и стал трясущимися руками снимать с себя теплый шарф. Укутав меня шарфом и завязав под подбородком шапку-ушанку, чтоб нигде не продуло, он подстелил под меня свой бушлат, подоткнул одеяло.
- Вот бедняга, что же мне с тобой теперь делать? - твердил он в полном отчаянии.
Не знаю, что это была за болезнь. Кололо в боку, болела голова, ломило все тело, от высокой температуры я плохо соображал, было невыносимо жарко, в то же время меня сотрясал озноб. Мучительно томила жажда
- Пить, пить!..- просил я.
Но что мог Фома дать мне пить? Кусочки набитого льда? И все же в скором времени он стал меня поить из своей фаянсовой кружки, которую всюду возил с собой.
А потом я стал терять сознание. Меня мучил бред. Мне чудилось, будто нас уносит темный водоворот. Течение все стремительней, а впереди черные скалы, ощерившиеся, как огромная пасть.
- Черная пасть, Фома, ты видишь - Черная пасть! - кричал я в ужасе.
Страшные сны моего детства ожили в бреду, я видел Черную пасть, куда уходят воды Каспия, останки "Надежды" - страшным водоворотом их несло туда же. Черная пасть! Бурлящие воды смыкались над головой. Я метался, боясь захлебнуться, был мертв и опускался на дно. Вместе с тем я был жив и искал на дне мою мать. Во что бы то ни стало я должен был найти ее и похоронить. Невозможно, чтобы рыбы ели тело моей матери. Я погружался в ил, вязкий, клейкий, меня засасывало, полон рот был ила.
Потом меня преследовал Львов. Он был безобразен, с разросшейся раковой опухолью на шее, хотел меня удушить, и не хватало сил с ним сладить. Я не мог понять, кто это был - Глеб или его отец Павел Львов. Они были на одно лицо, и от них мне было очень плохо. Я делал невероятные усилия, чтобы отцепить от себя эти клейкие, цепкие руки, но никак не мог сладить, и они душили меня.
Это был омерзительный бред. Одно гнусное видение сменялось другим, терзая несказанно мои нервы. Наконец я уснул, будто умер, без всяких сновидений.
Проснулся утром, меня пригревало солнышко. От слабости я еле мог пошевелиться, но жар спал. Фома озабоченно смотрел на меня, осунувшийся, заросший, с темными кругами под глазами. Увидев, что я в полном сознании, он широко улыбнулся. Одну руку он держал под полою куртки.
- Ну как, малость полегче? - спросил он.- Пить хочешь? Или сначала поешь?
- Воды дай...
Фома отвернулся, якобы ища что-то, и через секунду протянул мне кружку с водой. Я понял, что он растаивал лед в кружке у себя на груди. А бушлат подстелил под меня. Какой, должно быть, долгой и мучительной показалась ему эта ночь. Он и сам мог простудиться, очень просто.