В темноте справа послышался крысиный шорох. Сергей выстрелил на звук и ломанул в бок, вздымая облака пыли и сбивая врага с ориентировки.
Или это Михаилу Геннадьевичу в темноте послышался крадущийся шорох? И это Михаил Геннадьевич палил на звук и уходил вбок? Черти что и сбоку бантик получается. Не видно ни зги. В темноте и такой пылище ни шиша не разберешь. Кто в кого стрелял? Черт его знает.
И вот Михаил Геннадьевич, теперь уже никаких сомнений, что Михаил Геннадьевич, прямо по курсу услыхал приглушенное бешенное сопение и всадил туда одну за другой три пули. И к вящему болезненному удовольствию услышал предсмертный человеческий квак.
Только нашлась же такая большая сволочь, которая испортила генеральному папе удовольствие? Сергей Шрамов вынырнул откуда-то из-за грубых ящиков сзади и приставил твердую неумолимую вороную сталь к затылку папы:
— Брось ствол, — приказал Шрам.
Папа беспрекословно повиновался.
— Давай наверх, — приказал Шрам.
Папа и здесь не стал ерепениться. Вдвоем сквозь кладку шершавых ящиков они двинули к светлому пятну пространства под ближайшим люком. Миновали откинувшегося на полу в скрюченной позе остывающего гоблина из папиных — вот, оказывается, кто съел три пули. Это был тот, с ментовским прошлым, узнал Шрам. Впрочем эта потухшая жизнь ничего для Сергея не значила. Он сторожко пас, чтоб хитроумный, будто Одиссей, папа не выкинул какой-нибудь фортель.
И Михаил Геннадьевич это чуял не только селезенкой, но и порами кожи, и предстательной железой, и не рискнул дернуться даже в самый удобный момент, когда Шрам следом впритык поднимался наружу из люка.
Второй гоблин ринулся к папе на выручку. Типа, готов на халяву жизнь спустить. Но господин Хазаров послушно притормозил его движением руки, получив сквозь ткань пиджака в спину подсказку. Спрятавший руку с «ТТ» в карман Шрам этой непустой рукой управлял папой, будто играл на детской компьютерной приставке «Сега».
— Где мои ребята? — прохрипел Сергей папе на ухо.
— С ними все путем. Сидят и ждут тебя в комнате с цветами.
— Причем здесь цветы?
— Сегодня здесь Алина выступает. Давай быстрее разрешим наши проблемы, я не хочу пропустить ее номер, — опять стал играть надменное равнодушие к внешним суровым обстоятельствам Михаил Хазаров. Все таки он был орел даже при плохой погоде.
— Лады. Избавься от торпеды, — сказал Шрам, а сам подумал: «Шел трамвай девятый номер, на площадке кто-то помер…»
— Подожди меня в машине, — повелел папа последнему мордовороту, — Если я через полчаса не появлюсь, вернись и грохни этого человека! — чего папа не сказал вслух, так это: «Вызови подмогу», но телаш и без слов все понял. Головастый был.
Кстати, им приходилось надсаживать глотки, поскольку задник сцены превратился в джунгли. Мишка, отрываясь по полной, забрался в буфет, выжил буфетчика и принялся лопать неочищенный от фантиков шоколад и от целофана арахис. А макаки прыгали по столам, швырялись солонками и орали, будто в брачный период. Сверху порхали голуби и гадили на головы претенденткам на чин «Мисс Петербург» и менее красивым подружкам.
Вдвоем под ручку Шрам и Михаил Геннадьевич поднялись по лестнице туда, откуда спустились десять минут назад. Но как за эти десять минут переменился расклад!
Мимо них прожурчали семимильными ножками вниз два полных аппетитного тела купальника. Номера «один» и «три»:
— Она такая: «Я уже почти королева Петербурга!». А я такая: «Если ты королева, то я — Мерлин Монро!». А она такая стерва: «Какими противозачаточными таблетками пользуетесь, мисс Мерлин?»!
— Это фигня, вот у меня завтра контрольная по алгебре…
И все же папа приготовил Шраму подляну. Во-первых не открыл, что вместе с виршевскими бойцами в гримерной номер сорок семь пребывает Урзум — пусть это будет сюрпрайз. А во-вторых, еще когда Урзум звонил папе на трубу в буфет, он сообщил кое-какую закодированную информацию. Урзум сказал, что приволок розы, и сказал, что они — красные. Не белые, а КРАСНЫЕ, хотя Алина признает только чайные.
И вот дверь с номером «Сорок семь». Она рядом с «Сорок пятой». Забавно, да?
— Ты трындишь только про цветы, — сквозь зубы предупредил Шрам папу на ухо и вынул тэтэшку из кармана, благо коридор был пустынен, как Сахара.
Не так собирался намекнуть о причине своего возвращения и о своих стесненных обстоятельствах гражданин Хазаров, но делать нечего. Да и Урзум не пальцем деланный. Должен просечь. Папа нервно трижды стукнул костяшками в дверь и сдавлено просипел: