Сергей почти догнал вшивого. Вшивый почти вытащил из-за брючного ремня ствол, да только ствол оказался с навернутым глушаком, и из-за этого «почти» — не считается. Дольше времени и более галантного обхождения при вынимании такой ствол требует. А уже близко замаячили пока не врубающиеся, но учуявшие передрягу рожи доселе скучавших на выходе униформенных братков.
И вот, дотянувшись в рекордном прыжке, подсек носком Шрамов улепетывающего засранца. Вот рука падающего ниц козла наконец выпустила волыну. И вот растянулся вшивый гражданин мордой об паркет, а пистолетик загремел рядом. И чтоб ханыге не приспичило снова за пистолетик ухватиться, один из братков мишкой косолапым навалился сверху, типа блокирует.
— Я — Шрам. Сергей Шрамов, — предъявляя пустые руки, сообщил Сергей второму мордовороту, — Я эту гниду выпас и погнал.
Мордоворот неожиданно оказался с мозгами. Поглядел на приплюснутого к полу, поглядел на Шрама, попрокачивал секунд с пять расклад в башке и миролюбиво откликнулся:
— Еще есть что сообщить?
«Сообщить?», грустно улыбнулся Шрам. Да ты, боец, из бывших ментов. Мало платили, наверное. Это было неприятно, будто вместе с ягодой малины зажевал сосавшего ее лесного клопа. Но не Сергею судить генерального папу.
— Есть. Ствол ему халдей передал. Такой, с красными оттопыренными ушами и чубчиком под Гитлера. У параши передал. Там в ведре и фантик от ствола валяется.
— Возвращайтесь на место. Мы во всем разберемся, — угрюмо, но миролюбиво посоветовал Шраму бывший мент.
И Шрам вернулся. Девушка к его приходу пела:
О, говори хоть ты со мной, Подруга семиструнная! Душа полна такой тоской, А ночь такая лунная!Но теперь Шрамов не пускал жгучие, как слезы, слова внутрь. Он равнодушно дошкарябал вилкой тарелку. Ну, почти равнодушно. Равнодушно опустошил бокал. Ну, почти равнодушно, если быть честным перед собой. Подумал, не заказать ли водки, но не стал — впереди доклад папе.
Однако, с докладом не заладилось. Сперва из зала сгинул лопоухий халдей. Ушел на кухню и не вернулся. Затем растворилась за кулисами певица. Затем к столу Шрамова важно подвалил бывший мент, уважительно склонился над ухом:
— Михаил Геннадьевич сегодня уже никого принимать не будет, — толстый конверт явно с зелеными от злости рожами американских президентов плюхнулся аккуратно между тарелкой и соусницей, — Михаил Геннадьевич передает свою благодарность и переносит встречу на послезавтра на вечер. Будьте готовы, вам позвонят.
Ага! Заржал, но только внутренне, Шрам. Пришла пора поджимать понты. Теперь у папы никаких заранее назначенных встреч, никаких просторных залов с фикусами и затемненными углами. Что ж, у серьезных людей серьезные проблемы. И за то спасибо, что предупредили — больше воландаться в тухлом «Дворянском собрании» нет смысла. Остальных вон так и не предупредили. Сидят, будто в паспортном столе, ждут, когда пригласят.
Шрам, не дожидаясь приговора, сунул под рюмку три купюры, подмел пухлый конверт — пусть хоть зеленые человечки душу греют — и почесал на выход.
Он был без плаща, лето еще не кончилось, поэтому не задержался у гардероба и вышел мимо вроде бы и не замечающих его сторожевых братков. Вышел в свежую ночь.
И со смаком вдохнул непрокуренный сырой воздух. Однако долго балдеть в одиночку ему не выпало. Расстреляв тишину каблучками, к Сергею приблизилась гневная тень и заявила без обиняков:
— Значит, это вам я должна быть благодарна за сорванный вечер?
— С чего вы взяли? — ответил Шрам, откровенно любуясь полным негодования девичьим лицом.
— Сначала за кулисы является гоблин и требует все тормознуть. Потом этот гоблин спускается в зал к вам и сует бабки!
— Мне просто вернули один старый карточный долг.
— Значит, вы к облому не имеете отношения? — она не верила. Что она не верит, было понятно и по тому, как сжаты ее кулачки. И по тому, как залегла складка над бровями.
— Не хотите выпить? — вдруг спросил Шрам.
— Выпить?
— Да, выпить. Где-нибудь, где до нас нет никому никакого дела, пропустить одну-две рюмки текилы? — он старался не слишком есть ее глазами. Она зябла, но врядли накинула бы на острые плечики, предложи он, пиджак.