Виды за стеклом мерса сменяли друг друга, будто врачи призывной комиссии. Это не было похоже на сонную непуганную Швейцарию, где в альпийском домике до пяток упакованный в броники спецназ недавно спеленал известного русского вора, причастного к разборкам за власть над Москвой. Это не было похоже на знойный и душный Тайланд, где каждая десятая проститутка больна спидом, а порноиндустрия приносит денег больше, чем сельское хозяйство. Это не было похоже на обдолбаную Колумбию, где местные наркобароны настолько круто поднялись, что забили болт на дядь из американского сената и заказали собственного президента. Это не было похоже на любую из заграничных стран, в которых, впрочем, тот кто спешил на стрелку вместо Шрама, никогда не бывал.
Это была обыкновенная задрыпанная российская глубинка с раздолбанным асфальтом, загаженными бетонными коробками остановок пригородного автобуса и скучно тянущимися вдалеке на фоне пронзительно лазурного неба линиями высоковольтного напряжения.
Каких-то десять минут, и красавец радикального черного цвета въехал на площадку недостроенного молокозавода. Машина не стала протискиваться между обглоданными солнцем и ветром бетонными ребрами ферм, не стала буксовать по засыпанному песком неслучившемуся скотному двору, а притормозила на краю обросшего лопухами осыпавшегося котлована. Аккуратно в двенадцать ноль-ноль.
Две Boewie Mashini bratWi (ВМW) уже ждали по другую сторону котлована. Серебристый металлик и зеленый металлик. Триста двадцать пятая и триста двадцать пятая модели.
Стороны постояли в раздумьи с минуту, то ли принюхиваясь друг к другу, то ли обшаривая взглядом окрестности на предмет подставы, то ли выдерживая форс. Затем дверцы бээмвух синхронно распахнулись. Из серебристого металлика выцарапался Словарь. Короткостриженный пожилой мальчик с золотой фиксой в скалящейся пасти. Из зеленой бомбы выковырялся Малюта, похожий на цыгана, как два железных рубля друг на друга.
Тогда, как бы в ответ, гавкнула мерсовая дверь, и из радикально черного дива появился человек в темных очках. Солнце отразилось в непроглядных стеклах.
Справа и слева земля еще не оправилась от наезда строительной техники. И вздыбленный и исписанный колеями глинозем лишь кое-где пыжился кочками травы. Зато дальше топорщился непуганый приболоченный лесок. Осины с еще зелеными но густо покрытыми пылью листьями. В этом леске не то, что снайпера, засадный полк обиженных на татар русских витязей разместить было можно.
Стороны, утопая в песке напыщенными туфлями, не спеша, с достоинством поканали навстречу друг другу. За спинами Словаря и Малюты из бээмвух на свет божий и свежий воздух выбрались шестеро братков, одетых будто не на разборку, а на свадьбу, в попугаечные галстучки, пиджачки и белые рубашечки. Лаковые штиблеты засверкали на солнце, как ролексы.
Словарь двигался, заложив руки за спину. Малюта держал грабли в карманах. Две их фигуры плоскими силуэтами рисовались коварно против солнца. У Лехи на зубах скрипнул песок. Лехе было крепко не по себе, но Храм обещал боксеру, что все кончится тип-топ, и Леха назад не рыпнулся. Леха топорщил плечи, выдвигал вперед грудь, бликовал очками и отважно шагал по зыбучему песку навстречу, будто начинающая кинозвезда, будто молодой герой из фильма «Путевка в жизнь». И наконец стороны встретились.
— Не понял, — прошипел Словарь и цыкнул плевок в песок под ноги. Ему тоже попал песок на зубы.
«Эх, если б не ОМОН,» — продолжал по инерции мечтать Словарь, — «Я бы этого Храма… Я б ему отрезал пальцы и заставил съесть. Потом я б ему зашил ноздри суровой ниткой, а рот заклеил скотчем. Нет, сначала суровая нитка и скотч, а потом отрезал бы пальцы. Но тогда, если у него целы пальцы, он содрал бы скотч!? Значит все же сначала отрубить пальцы и заставить съесть, а потом уже зашивать ноздри. Эх, если б не ОМОН!..»
— Не въехал, — честно раскололся Малюта, — Ты кто? — и три раза удивленно блымнул расширившимися цыганскими глазами.
Словарь натопорщил грудь и кинул подозрение:
— Ты вроде из команды Пырея? Тебя не Стаканом случайно кличут? — рыжая фикса в маленьком детском рту Словаря блеснула аквариумной рыбкой. Узкие зрачки Словаря стали еще уже.
Лехе было худо, и не только с будуна. Он гадал — что там за спиной сжимает в руках Словарь, и что там в карманах прячет Малюта. Леха знал, что та сторона обязана быть безоружной, и вся бодяга замарана лишь для того, чтобы свинтить Шрама в ментуру на стволе. Но вдруг где закралась осечка? Вдруг расклад или поменялся, или где-то в цепочке прокол случился?