— Не-а, — сокрушенно тряхнул седыми усами дед, — Чует мое сердце, не вернется он к нам завтра, — сказал это дед Михей в полголоса, чтоб не обидеть пришлого человека. Усы деда Михея грустно поникли, как моржовые клыки.
А пришлый человек, то есть представитель брокерской фирмы, следом за рослым парнем вышел из цеха. Было где-то три часа пополудни. Солнце продолжало бодаться с тучами с переменным успехом. Снаружи нефтяная вонь першила в горле еще сильнее, чем в цеху.
Место, куда представитель попал, ему сразу не понравилось. С одной стороны стена в колючей проволоке по верху, с другой — груды, горы, перинеи стружки. Синей стружки, витой, как волосы у негра; белой стружки, начесанной, как рыбья чешуя; желтой стружки, собравшейся в тугие диванные пружины.
И тут рослый парень с разворота зарядил представителю в пятак. Только из сопатки сопли пополам с кровищей чвыркнули Бахчисарайским фонтаном. И представителя унесло в колючие и острые груды, горы и перинеи стружки. А парень еще пару раз пнул ногой, расстегнул штаны и помочился на выпавшие из новенького портфеля бумаги.
— Не убедительно агитировал, — как бы в оправдание своим действиям и совершенно беззлобно (точно так же беззлобно, как выступал дед Михей) сообщил парень распятому стружкой представителю и вернулся в цех.
«…При расследовании причин, приведших к смерти начальника Виршевского управления внутренних дел Ивана Ивановича Удовиченко, родившегося в Степанокерте 23.06.47 результаты экспертизы можно трактовать двояко. Зарегистрированное главврачем Виршевской районной больницы Вахтангом Шотавовичем Габуни отравление питьевым спиртом при повторном вскрытии трупа подтвердилось. Однако на теле потерпевшего обнаружены следы неоднократных побоев, имеет место и черепно-мозговая травма…»
Из докладной записки лейтенанта Готваника на имя начальника специальной комиссии подполковника СредыПо Виршам чуть ли не строем днем и ночью, и в солнце, и в непогоду колбасились пришлые менты: без счета и старших, и младших ментов. Сергей просрал Виталию Ефремовичу в этом вопросе. Вирши все таки стали официальной криминальной столицей Ленобласти. Сергей просрал еще круче — он числился главным подозреваемым по эпизоду о насильственной смерти Ивана Ивановича Удовиченко. Заметут — вышак гарантирован.
Через полчаса наблюдения за окресностями из кустов жасмина не заметивший ничего шухарного Сергей отпер дверь квартиры и ступил во мрак. Затравленный, дальше некуда. Завтра он сменит малину, слишком часто здесь мозолился — на самом деле всего четыре раза. Но сегодня напоследок выспится. Спать ему хотелось до обморока. Так и представлялось — сейчас нашарит выключатель и врубит свет, жрать не станет, только сбросит туфли и прямо в одежде рухнет в койку. И пусть весь мир катится подальше.
— Не надо включать свет, — спокойный ровный, словно не человек говорит, а радио, голос остановил руку Шрамова, лапающую стену в поисках выключателя.
Это было неприятно, будто у тебя на руках очко, а у банкующего два туза; это было нерадостно, будто в спальный мешок залез скорпион; это было стремно, будто по амнистии тебе не списали трешник, а набавили четверик. Спать, мать его, тут же перехотелось навсегда. Сергей Шрамов постарался бесшумно переместиться на пару шагов вдоль стены подальше от выключателя. Пусть тот, кто в темноте прячется, не четко шарит, где в данный момент находится хозяин квартиры.
— И рыпаться не надо, — засмеялся с такого дешевого маневра и невидимый, — Свет включать не надо не потому, что я прячу свое лицо. А потому, что я сюда попал десять минут назад и обнаружил на кухне включенный газ. В смысле — без огня. Я форточку-то открыл, но не уверен, что уже все выветрилось.
— Что-то я нифига не чувствую? — пошмыгал носом Сергей, — А может, все же ты гонишь? А может, на самом деле ты не жаждешь, чтоб я рожу твою узнал? — не зачем было просвещать темноту, что Сергей пестовал Жасмин полчаса, а с другой стороны сторожил те же полчаса ушлый Макар. Так что «десять минут» — лажа бессовестная.
— До чего ж с вами, урками, неприятно общаться. Все-то у вас «рожи» да «хари»… Не разглядел бы ты мое лицо даже при дневном свете. Я в приборе ночного видения. И, кстати, ствол у меня в руке с глушаком последней модели.
Шрам мысленно представил, что вот, где-нибудь в темноте сидит, или стоит человек, нацепив коробку, похожую на противогаз. Так и захотелось сказать: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!». Но не сказал — слишком примитивно.