— Хорошьйо, — слегка перековеркав, перевела и это переводчица.
Они уже въехали в городок. Достаточно зеленый городишко, однако тут же кондишен не справился с жирным нефтяным привкусом в воздухе. Этот городок не был похож на шумный из-за толп смазливых и доступных девиц на узеньких улочках Сомнебадланг в Тайланде, где мистер Смит представлял интересы «Юнайтед групп пасифик» при покупке четырех гостиниц. Также этот городишко не напоминал раскаленный солнцем и пахнущий гарью Рио-Нерто в Чили, где мистер Смит посредничал при процедуре банкротства медеплавильного завода. Городки всюду разные, а доллары всюду одинаковые.
Несколько куцых кривых улочек с трехэтажными серыми мокрыми домами, и лимузин уткнулся в главную улицу Виршей. Именно уткнулся, потому что движение было намертво перекрыто.
Сперва мистер Смит подумал, что спешиал для него устроили торжественную встречу. Вроде бы в России так принято: раздают работникам комбината флажки, выводят киндеров из школ, чтоб цветы бросали вверх. Но нет. Торжественной встречей и не пахло.
Небольшой пеший оркестр играл унылую мелодию, полную глухих басовых звуков. Пом-пум-пубум-пум-пубум-пубум-пубум!.. Шестеро угрюмых мужчин, в траурных повязках, несли на плечах обтянутый влажной черной материей гроб. А следом шаркали по асфальту люди, кто с желтыми хризантемами, кто с еловыми венками, кто так просто. Лица хмуры, во взглядах сочувственная сосредоточенность. Среди провожавших покойника крепко сбитыми фигурами выделялись несколько старающихся держаться вместе седых мужчин в полувоенной форме, в выглядывающих на груди тельняшках.
Мистер Смит хотел сказать, что встретить похоронную процессию — дурная примета, но мысленно себя быстренько одернул. Сделка была на мази, но проценты адвокатской фирме, где служил поверенный Смит, еще не перечислили. А слово — не волнистый попугайчик. Вылетит, не поймаешь.
— Это директора лучшего ресторана в Виршах хоронят, — посчитал правильным объяснить серьезность сцены Виталий Ефремович, глядя не за окно лимузина, а на венчающий перстень камушек, будто пряча глаза, — Хороший был человек. Из афганцев. Его здесь любили.
Переводчица, отрабатывая командировочные, застрекотала подсказку по-английски.
— Сердце не выдержало? — вяло полюбопытствовал сам больше всего на свете боящийся сердечных болезней господин Смит.
— Нет. Его убили, — продолжал ловить свет камнем на перстне Виталий Ефремович.
— У вас тут настоящее Палермо, — осторожно высказался адвокат Смит. Наконец он понял, что ему напоминает этот городок. Как-то американец обслуживал одну малозаконную сделку в Южной Италии. Там тоже были серые стены и такие же угрюмые лица.
Виталий Ефремович хотел заметить в том смысле, что встретить покойника — плохая примета. Но вовремя прикусил язык. Сделка еще не была завершена.
На лимузин не оборачивался никто из провожающих Александра Павловича в последний путь. Только один человек, притормозив и так не быстрый траурный шаг, зацепился глазами. Мистер Смит тоже сквозь затемненное стекло обратил внимание на этого местного персонажа. Не высокий и не низкий, с серым железом в глазах, с будто запаянным ртом. В дорогом приличном костюме, будто одевался не в этой глуши, а на Беверли Хиллс. Не хотел бы пересечься интересами с таким человеком господин Смит.
Но не только он следил за пришедшим проводить друга Сергеем Шрамовым.
— Я те говорил, что он здесь нарисуется обязательно! — толкнул локтем в бок Словаря Малюта, — Гляди, вот он! — и столько высокой радости было в этом возгласе, что задавись. Типа, совсем другое воскликнул Малюта, — мол, сейчас грохнем гада, уберется ментовская комиссия из Виршей, и жизнь наладится! И вернем себе авторитет с лихвой, и всех пришлых урок будем мочить уже сразу на подходах! Потому что быки выше воров по праву сильных!
Развенчанные главари продолжали жадно следить за похоронной процессией из-за ларечной витрины. Лишенная сознания ударом напрлненного песком носка по кумполу продавщица продолжала сохранять горизонтальность.
— Ты гляди, какая борзотень! — даже восхитился отвагой закадычного врага Словарь, — Его словесный портрет каждый ментяра вызубрил, а он внагляк чешет по проспекту.
— Можно считать, что уже дочесался, — жутко улыбнулся цыганскими лиловыми губами Малюта, достал из под куртофана обрез, передернул затвор и протянул оружие Словарю.
— Нет, родной, — поправил подельника Словарь, — Пулять будешь ты, а я на страховке, — вечный короткостриженный мальчик со значением заслал патрон в патронник «Беретты».