Даже поздним вечером после побоища не рассеялся пыл вставших грудью на защиту родного комбината пролетариев. Стихийно штабом сопротивления был избран профсоюзный комитет. Возглавил стихию народного гнева Андрей Юрьевич.
Телефон то и дело взрывался петушиным клекотом. Посеревший, осунувшийся, но счастливый Андрей Юрьевич рвал трубку, как пистолет из кобуры.
— Стачком слушает!.. Ах, коммерсант? Вы — барыги безродные!.. Ах, газета «Коммерсантъ»? Слушаю?
Трубка задребезжала мушино-цокотушным фальцетом.
Из коридора ворвалась верная секретарша Надюша, растолкала без дела толпящихся в кабинете членов профсоюза:
— Андрей, о чем ты думаешь?! У нас раненные есть. А в медпункте хоть шаром покати! — она тоже была счастлива, потому что был счастлив ее любимый мужчина.
— Значит так, — прервал водопад вопросов с той стороны телефона профсоюзный лидер, — С вами говорит председатель Совета трудового коллектива. Хотите интервью, дорогуша, будет вам интервью по полной программе. Хотите очерк, будет вам очерк. Только слушай сюда, милая моя, у меня десять человек с легкими травмами и трое с тяжелыми. Ты, голуба, когда к нам отправишься, медикаментов всяких прихвати. А если доктора привезешь, я лично тебя расцелую!
Все. Отбой. Андрей Юрьевич бросил трубку и утер градом катящийся со лба пот.
— Так то. Постигаем рыночную экономику, — сказал он в воздух и нежно улыбнулся застывшей в дверях боевой подруге, — А вы чего столбами стоите? — обратил профсоюз внимание на толкущийся народ, — Вон ящики часу ждут в углу. Вскрывайте, разбирайте по цехам. Пресса приедет, так чтоб мы не ударили в грязь лицом!
Вдоль стены действительно стояли ящики. Еще те, которые засветились в офисе у Храма. Рабочие, крякая, стали поддевать крышки, разбирать флажки и футболки с надписью «Сначала обеспечьте работой своих негров!», насаживать на колья транспаранты «А за Югославию ответите!», надувать воздушные шарики с девизом «Россия для русских!». Немножко это было похоже, будто большие дети собираются украшать большую елку.
— Оружие нам надо какое-нибудь самое завалящее, — недоверчиво повертел в руках хлипкий транспарант суровый плешивый мужичек с заплывшим глазом. Подошел к столу и дважды уважительно подбросил в ладони тяжелый бюстик Ленина.
— Василий, наше оружие — правда! — отрезал Андрей Юрьевич, но призадумался и потянулся к телефону.
Однако телефон опередил. Зазвенел, как будильник перед главным экзаменом в жизни.
— Стачком слушает!.. «Петербургские ведомости»?.. Да, собираемся держать оборону до последнего… Да, десять легкораненых и трое с тяжелыми травмами. Милиция первой начала, так и запишите!.. Приезжайте, не опаздывайте, вы не первые. До встречи, — профсоюз нажал на рычаг, держа трубку в руке. Но телефон не позволил секундную передышку, тут же снова залился тревожным кукареканьем, — Наверное «Вечерний Петербург», — Андрей Юрьевич отпустил рычаг, — Стачком… То есть как нахер отрубите свет и воду?! Вы не с нами? Вы на чьей стороне?.. А мне плевать на такие законы, которые позволяют не платить рабочим зарплату! Вы посмотрите в глаза их женам! — профсоюз в сердцах швырнул трубку, — Если мы против американцев, то, видите ли, должны сами погасить долги за электричество. Есть же на свете такие козлы! — поделился услышанной несправедливостью он с присутствующими.
— Придумал! — отвлек суровый плешивый Василий с заплывшим глазом, — У нас в цеху пики лежат. Мы оградку для кладбища шабашим. Айда, народ, вооружаться! — бюстик Василий уважительно поставил на место.
Наиболее горячие головы устремились за плешивым на выход.
— Только не затачивайте пики! — крикнул повернувшимся к нему спиной людям Андрей Юрьевич.
В дверях людской водоворот притормозил. Сквозь него к Юрьевичу протолкался дед Михеич и рослый плечистый детина из Храмовых ребят.
— Вот, — толкая перед собой пленника, довольно доложился дед Михей, — Шпиона поймали.
— Кузьмич? — даже на мгновение растерялся профсоюз, — А ты как здесь?
Пленник распрямил плечи: