— Сработаемся вместе, Сергей Дмитриевич?
И стоило воевать с шадринскими, чтобы поменять шило на мыло?
— Несомненно, Борис Абрамыч, несомненно, — натянул я любезную маску на свою не слишком радостную физиономию.
— А ты ведь тоже любишь суши, Абрамыч! — засмеялся Аратунян. — А то смотри, до чего японская кухня людей доводит.
— Это они с соусами перемудрили, — хохотнул Смолевич. — Ядерные соусы у них какие-то. Ты теперь, Боря, тоже поаккуратней будь…
Любители покера заулыбались, а вот лицо Березовского окаменело. Не понравилась ему шутка, и он бросил на меня задумчивый взгляд. И почему люди такие недоверчивые? Не понимаю! Меня ведь даже из милиции отпустили!
Ах да! Милиция! У меня на завтра намечена кое-какая встреча с товарищем из министерства. Очень нужно вытащить одного человечка, иначе его просто убьют…
Профессор стоял в ряду таких же зэка, как и он сам. Ни возраст, ни статус сегодня не прокатили. Вытащили из барака и поставили в строй, держа в телогрейке на ледяном ветру. Они торчали здесь уже час. Кажется, и до них докатилось новшество освобожденной от пут коммунизма России. На плацу, взрыкивая моторами, выстроились в ряд тентованные машины, и из них посыпались горохом крепкие парни с дубинками. Он уже слышал об этом. Тюремный спецназ, лютое зверье, на кровь натаскивают, попутно решая множество застарелых проблем. И первая из них — власть воров на конкретно взятой зоне. Профессор гадал, что же им сегодня предстоит: просто профилактическая взбучка, взбучка с парой забитых напоказ бедолаг, или будут брать в жесткий оборот. Старый вор видел многое в жизни, но такого раньше не случалось. Жестока была Советская власть, но не теряла берега никогда. Власть же демократическая пока была молода, и в своих действиях напоминала неразумного малыша, то и дело проверяющего пределы дозволенного.
Две сотни спецов встали напротив двух тысяч заключенных, мерно ударяя палками по щитам, и от этого звука дыбом встал короткий ежик Профессора. По строю прокатилась незримая волна ужаса. Он парализовал, лишал воли и, казалось, шептал вкрадчиво на ухо: подчинись, ляг на землю, закрой голову руками и молись. И тогда, может быть, достанется кому-то другому, но не тебе.
Нет! Он так делать не будет. И Профессор выпятил вперед тощую грудь.
— Н-на! — с утробным хеканьем заходили дубинки, а две тысячи человек, окруженных автоматчиками и рвущими поводок псами, превратились в одуревшее от страха стадо.
Зэка не смели бежать, не смели упасть на землю. Они просто стояли и побелевшими губами шептали что-то в ожидании своей очереди. А она непременно дойдет, в этом сомнений не было. Палки ходили методично, и озверевшие парни в форме даже раскраснелись от усердия. Они молотили от души, не разбирая возраста. И молодых, и доходяг, которых тут тоже хватало. То один, то второй падал на землю, и тогда спецы били его тяжелыми ботинками, понемногу входя в раж.
Первый удар дубинки пришелся по голове, смахнув ушанку, а потом они посыпались градом. Профессор повалился на землю, стараясь не стонать от боли в отбитых ребрах. Только голову закрыл руками, иначе хана. Рубильник, старый товарищ, который стоял рядом в строю, и лежал тоже рядом. Только ему повезло куда меньше. По крайней мере, у живых людей не бывает таких зрачков — огромных, почти во всю радужку. Отбегался, — только и успел подумать Профессор аккурат перед тем, как потерять сознание.
— Встать! — услышал он голос, который приснился ему в том липком черном забытье, куда он провалился. Голос-то он слышал, до только исполнить команду не мог. Просто не чуял ни рук, ни ног.
— Неподчинение приказу! — услышал Профессор вновь. — В ШИЗО.
Так он и попал сюда. Кормежка раз в день, холод почти как на улице, и никого вокруг. Он скоро сдохнет здесь, и его просто закопают в безымянной могиле, как и многих других. И не узнает никто, и не заплачет. А те, кто его знал, забудут уже завтра. Ведь они-то поживут еще.
Где-то под утро раздался лязг дверей.
— На выход! — стегнула его плетка команды.
И Профессор равнодушно встал, морщась от боли в отбитых ребрах, и повернулся к стене, сведя руки сзади. Щелкнула сталь наручников, ледяным холодом обняв запястья.
— Пошел! — услышал он.
Они пришли в каптерку, где прапор подвинул к нему баул с вещами и лист бумаги.
— Барахло свое проверяй, подписывай и вали отсюда!
— Да что происходит, командир? — Профессор совершенно растерялся.
— Прошение на УДО писал? — удивленно посмотрел на него каптер. — Удовлетворили его. Иди на выход.