Однажды я спросил Киу — можно ли отсюда бежать. Киу сначала не понял вопрос, а потом весело расхохотался.
— Пожалуйста, Ал, — сказал он, махая огромной ручищей на все четыре стороны. — Здесь никто никого не держит. Еды и воды в степи нет, если не считать джу, от которого можно помереть — такие случаи были. Еще — ты знаешь! — в степи полно зеленух. Они будут идти за тобой днем и ночью, а когда ты ослабнешь или уснешь — нападут. Здесь некуда бежать, Ал.
— А если напасть на охранников? — спросил я. — Они же приезжают на вездеходах. Напасть, захватить вездеход и… У них есть здесь система телепортации! Прорваться туда!
Но умудренный опытом Киу остудил мой пыл.
— Телепортация здесь работает только на прием, Ал. Передача не осуществляется. Отбыть отсюда невозможно. А ещё — у них полно оружия на базе. А у нас только палки и несколько ножей. Даже если все мы объединимся и нападем, то нас перебьют еще на подходе. Нет, Ал. Многие пробовали. И, я думаю, попробуют еще. Но это всегда самоубийство.
После слов Киу я некоторое время ходил подавленный. Потерять надежду — это всегда тяжело. Особенно в таком месте. Однако до конца я надежду не терял. Было что-то… что-то глубоко внутри меня, что как будто генерировало эту надежду. Как будто оно знало что-то — что скоро должно произойти.
Когда я только прибыл в это место, крабовидный, по всей видимости, решил немного попугать меня, когда упомянул о неприятностях, которые могут возникнуть, если кто-нибудь узнает о моем членстве в клане. Ничего подобного не было. Я спросил о возможных неприятностях у Киу, и тот всё мне объяснил.
— Никому нет дела до того, чем ты занимался раньше, — сказал он. — Имеет значение только то, что ты делаешь здесь.
Меня вполне удовлетворил такой ответ.
Киу убили примерно через полгода после моего прибытия. Зарезали из-за какого-то пустячного конфликта. Я так и не узнал — из-за чего. Он вышел, чтобы забрать паек на день с пункта распределения. И всё, живым я его больше не видел. Его убил один из вожаков банды крысоголовых. По правилам, мы обязаны были отреагировать, но большинство наших отсутствовало — они все были в степи. В бараке было около двадцати гуманоидов. А крысоголовых в поселке было — под сотню. Но я не стал ждать, пока вернутся наши. В голове у меня что-то щелкнуло, я взял острую палку и отправился к месту, где крысоголовые любили собираться. Они были там. И они смотрели на меня даже без особого любопытства, потому что хорошо знали, что может ждать одиночку в такой ситуации. Я выкрикнул имя их предводителя. Того, который убил Киу. Тот вышел вперед и спросил — что мне нужно?
— Ты убил Киу? — спросил я.
А крысоголовый не нашел ничего лучше, чем сказать, чтобы я убирался прочь, если не хочу той же участи. Между нами было расстояние шагов в десять. Я замедлил время, когда крысоголовый еще говорил. Я видел, как медленно двигаются его тонкие губы, время от времени обнажая мелкие клыки, как морщится его длинный нос и шевелятся острые уши. Рука, как обычно, сама нашла цель. Он еще не закончил говорить, а палка уже торчала из его груди. Крысоголовый захрипел. Глаза его затуманились, изо рта хлынула пена, а руки судорожно вцепились в палку, в безнадежной попытке вытащить ее. Издав серию предсмертных хрипов, крысоголовый свалился замертво. Его собратья на некоторое время словно застыли. Они просто не могли поверить, что один из гуманоидов пришел, убил их главаря, а теперь не бежит сломя голову к своим, а стоит на месте, вызывающе смотрит на них и, кажется, не боится. Впрочем, оцепенение быстро спало — они, конечно, бросились на меня, но я был на чеку, а программы убийства все еще работали безотказно. Я был быстрее и точнее их — нанес раны по крайней мере четверым, прежде чем отступить к стене. Я стоял у стены и сжимал нож, с которого капала свежая кровь. Крысоголовые стояли полукругом — на них снова напало оцепенение. У некоторых из них были палки, но они не спешили нападать. После мне рассказали, что я порезал всех их вожаков, и что один из них позже умер. На этот раз оцепенение крысоголовых продлилось дольше прежнего. А когда оно закончилось… они разошлись. Избегая глядеть на меня, они пошли в свой барак. Всё произошло так, словно они увидели во мне что-то… чего я и сам никогда не видел, да и навряд ли хотел бы увидеть.